Винцент Шикула - Мастера. Герань. Вильма

В понедельник утром мастер с Имро ушли на работу, наверно в эту свою строительную контору, а может, работали где-то на стороне, но я видел, как они уходили. Потом я заметил и Вильму, она вышла со двора минуты через две после них и довольно долго возилась в парке — бог знает, что она там делала. Уж что можно в таком парке делать! Коли все отлично растет, человек там может только или мешать, или всем восторгаться. Однако у Вильмы не было времени для восторгов, она ведь с чем-то там канителилась — пожалуй, хотела с розовых кустов собрать какие глазки… или она уже прививала? Не помню точно, когда это было, но, если бы вы меня вынудили, я бы, может, и вспомнил. Знаю небось, когда прививают.

Она умела прививать. Умела и прививать, и прищеплять. Глазок у нее, пожалуй, взялся бы и на печи. Должно быть, она и на сей раз прививала, а что ей еще было делать в этом распрекрасном парке? У нее в руках не было даже грабелек, а мотыгой об эту пору она могла бы лишь навредить парку. Ну значит, остается одно — почка. Может, ей просто какая-нибудь почка понравилась и вот она с утра пораньше прыг-скок в парк, а может, просто помогала парку расти. А я то и знай выглядывал из окна, хотел к ней идти, но никак не мог найти повод. Хотел было идти обирать липовый цвет, но, прежде чем взять у сарая лесенку, я заметил, что липка перед нашим домом (хотя у нас перед домом вовсе не было липки), липка перед нашим домом уже отцвела. Были на ней желто-зеленые шарики. Почти такие, как мелкий горошек. Если вы умеете хорошо прививать и прищеплять, так и на липе что хочешь привьется! У Вильмы любая почка привьется.

Но внезапно Вильмы в парке не стало, напрасно я выглядывал из окна. Тьфу ты пропасть, где Вильма, почему она не обихаживает свой парк, еще придет кто в Околичное и подумает, что парк растет сам по себе, а то, может статься, и перед нашим домом ничего не увидит. Да я и сам уже ничего там не вижу, хотя всего минуту назад, всего лишь минуту назад, вроде там была липка. Свисали с нее шарики. Такие маленькие ядрышки. А что еще может быть в таких малюсеньких шариках? Только ядрышки, разумеется только ядрышки. Такой липовый шаричек ведь меньше черешневой косточки. Ровно смородинка. А, к черту смородину, к черту груши, плевать на фрукты. Где эта липка, дьявол ее побери? Вильма все равно больше любит цветки, да вот незадача: Вильмы вдруг в парке не стало. А я уже держал на плече лесенку!

Надо идти к ней! И я пошел. Она была на кухне. Я и сам чуточку трусил, а уж она, представляете, до того перепугалась, что я вынужден был перед ней извиниться.

Однако и она извинилась. — Руденко ты мой золотой, хорошо, что пришел, я хотела поговорить с тобой, но не знала, как нам встретиться.

— Ты правда обо мне думала?

— Правда, Руденко! Ты, поди, даже и не поверишь, как я эти дни мучилась. И из-за тебя тоже.

Поначалу я было обрадовался, сразу же захотелось ее обнять, но она мягко, собственно, одними пальцами отстранила меня, отстранила так, словно не желала до меня дотрагиваться. — Нет, Рудко, ты не понимаешь меня. Я совсем по-другому об этом думала. Хоть я и люблю тебя, но давеча просто поддалась минутной слабости. Знаешь, я такая усталая, иной раз, пожалуй, даже больше, чем Имришко. Но я люблю его, люблю Имришко.

Я попытался еще раз ее обнять, но уже наперед знал, что ничего из этого не получится. Однако ей это вроде бы придало духу и уверенности в себе, она улыбнулась, словно бы давая мне понять, что ей ни к чему ни отбиваться от меня, ни как-то особо оправдываться передо мной. — Я же твоя подружка, Руденко! Да мы еще и соседи. Если хочешь, можешь меня обнять, хоть когда, но не так, как ты думаешь. Если тебе кажется, что я давеча что-то напортила, прости меня… Ведь мы, считай, вместе росли. Я старше, уж давно замужем. Но все равно мы когда-то виделись почти каждый день. Ты и спал у нас. Не думай, я не забыла. Вот поэтому и смотрю на тебя иначе, чем на других. Когда-то у нас с тобой и маленькие тайны были. Но кому, если не тебе, знать, как я Имришко люблю. Рудо, Руденко, я и тебя люблю, я любила тебя, еще когда ты мальчонкой был, мы ведь вместе ждали. Ты и мне помогал ждать. Если хочешь, Руденко, можешь меня обнять, можешь меня и поцеловать, только, пожалуй, меня потом это будет мучить, меня подчас и малости мучат. Рудко, ты же лучше других знаешь, как я Имришко ждала.

Я бормотал ей что-то на ухо. Она лишь улыбнулась, ладонью погладила меня по щеке. — Я все понимаю, Руденко. Но я уж смирилась, смирилась со всем. Господи, опять я что-то напортила! Я всегда что-то порчу. Всегда мне надо что-то напортить. Ты, Рудо, уже взрослый. И сам все понимаешь. Да я по-настоящему тебе и не нравлюсь, не могу нравиться.

— Не болтай! Ничего ты не напортила. Ты мне нравишься. Сама хотела, чтоб я тебе это сказал.

— Ладно, Рудо, прошу тебя, только никому ни слова об этом. Может, я совсем не то думала. Я ведь старше тебя. Даже было б чудно, если бы мы уж слишком дружили. Погляди, какая Агнешкина Зузанка, мальчик ты мой, ведь она вся в меня, только еще краше, хотя пока и зелененькая. Кабы ты Зузанку или какую другую девчонку променял на меня, должно, я бы тебя так и не любила. Зузанка моложе меня, похожа на меня, вся в меня! Но хоть она на меня и похожа, думаешь, Рудко, я не люблю тебя? Но ты погляди на Зузанку, погляди, как она растет! Она чуточку и весноватая, небось заметил? Руденко, приглядись к ней! Зузанка краше!.. И уж ступай, прошу тебя, ступай, тебе лучше уйти. Рудко, я ведь тебя и побаиваюсь, правда! И малость стесняюсь. Видать, я слабинку дала, но, если ты этим воспользуешься, ты мне не друг, даже не сосед! Ну ступай, Руденко! Ступай, Рудко, моя Зузанка, Зузанка моя куда краше!

Но я к ним все равно хожу. Домой езжу нечасто, но уж коль приезжаю, не забываю спросить, как поживают соседи, а при случае и захожу к ним. И никогда никому не нужно объяснять, почему я пришел. Если все в сборе, могу заговорить с любым из них. А не заговорю я, есть кому заговорить и со мной. Как-никак я сосед их. Они всегда так ко мне и относятся.

Но особенно дружны мы с Вильмой. Хоть обычно и говорим об одном и том же — что из того, если и повторяемся. А захотим, у нас есть чему и посмеяться. Стоит вспомнить, как мы когда-то дурачили друг друга, как я подчас, даже тайком, ухватывал у Гульданов пирожок или лепешку, которую Вильма мне нарочно подсовывала. Словно мы оба предвидели, что со временем будем над этим смеяться. Или как я, нередко злобствуя и опять же тайком, лазал к ним через забор за черешнями. Как она однажды выбранила меня за перец, как закатила мне оплеуху, а я в отместку разбил им окно.

А иных вещей мы как бы умышленно избегаем. Ни один из нас никогда не обмолвился, к примеру, о том, как я у них обмочился. Или как Лойзо Кулих стучал к ней в окно, когда Имро не было.