Дэвид Лодж - Думают…

Мы висим почти целый день. Мы зависаем в пещерах, в разных щелях, под карнизами, на чердаках — везде, где тепло и темно. Пещеры — наше любимое место. Мы свисаем с потолка и гадим на пол, но нам кажется, будто мы свисаем с пола и гадим на потолок, потому что мы перевернуты вверх ногами. Гадить в перевернутом положении — целое искусство. Разлагающийся помет выделяет тепло. Ну, и воняет, конечно.

Когда стемнеет, мы вылетаем пожрать, в основном насекомых. Ловим их с помощью радаров и сжираем на лету. Пи-пи-пи-пи-пипипипи БАЦ! Круто! Летя вслепую, я могу за одну секунду сцапать сразу две мушки. Том Круз сдохнет от зависти.

Затем мы возвращаемся в пещеру и гадим на пол. Также мы гадим в полете, чтобы уменьшить вес. Можно сказать, гадить — основное занятие нашей жизни. Жрать насекомых и срать.

Секс у нас, признаться, не горяч. Мы трахаемся только шесть недель в году — и тут вся колония очень старается. Вообразите тысячи чуваков и чувих, что носятся по пещере, как сумасшедшие, и пытаются за каких-то вшивых шесть недель натрахаться на целый год. Можно серьезно подорвать здоровье.

Женщин интересует только одно — наша сперма. Они обладают гинекологической способностью сохранять ее в себе до тех пор, пока не захотят забеременеть. Потом они все сматываются в теплую детсадовскую пещеру и рожают. Туда разрешается входить только женщинам и детям. А мы продолжаем висеть и работать челюстями.

Я не против того, чтобы тетки присматривали за малышами. Но они часто вылетают пожрать и оставляют детей одних на детских площадках, а дети дерутся и барахтаются в груде дохлых насекомых и шелухи на полу пещеры. Иногда женщины подвешивают детей рядами на стены и к потолку, и бедные маленькие засранцы падают со своих жердочек на пол, а иногда пытаются взлететь, и поскольку их радары еще как следует не настроены, они частенько врезаются в стены или друг в друга. Уровень смертности наших младенцев постыдно высок.

Но если не подохнешь в детстве, будешь жить долго. При желании можно дожить и до десяти лет. Мне уже девять с половиной.

Мы с Гампсом подрулили к пещерке вместе, в аккурат перед рассветом. Скотти уже был там, свисал с потолка и жалел себя. Мне подфартило с одним горным волом, Гампс надыбал неслабый труп овцы с перегрызенной глоткой, лиса подрала, а Скотти нашел хрена лысого. И давай канючить.

— Там было полно коров, — ныл Скотти, — но они сразу просекали, в чем дело, и я не успевал зацепиться.

Зуб дам, что Гампс ему не поверил.

— Сцеди мне ништячок крови, Гампс, — просил Скотти. — Ты ж целую тонну у той овцы выдул!

— Отвали, Скотти, — сказал Гампс. — В прошлый раз ты зажал, когда я ничего не нашел.

— Задолбал, Гампс, все уже переварилось, пока я долетел.

— Слушай, засранец, — сказал Гампс, — ты и вчера прилетел не пустым. Просто зависал здесь и ждал, когда мы принесем крови.

— Ты не прав, Гампс, я всю ночь крылья драл, просто мне не свезло. — Скотти повернулся ко мне. — Дэнни-бой, дай крови, Христом-богом молю.

— И не мечтай, — сказал я.

— Ну дай, Дэнни-бой, меня уже ломает. В следующий раз вдвойне верну, бля буду!

Он трясся всем телом, хлопал крыльями, а челюсти клацали, как китайские палки для еды. Я пожалел его и харкнул ему в глотку. Он проглотил и рухнул на кучу старого дерьма со вздохом облегчения.

— Благослови тя Господь! Ты спас мне жизнь, Дэнни-бой, — сказал он.

— Где ж твоя техника, Скотти? Куда ты кусал тех коров? — спросил я.

— В шею, — ответил он.

— Дебил! — сказал я, подмигивая Гампсу. — Надо было кусать в жопу!

— В жопу? — удивился он.

— Там, где кончается шкура и начинается дырочка, есть очень нежное место, — сказал я. — Ты садишься между ягодиц и лижешь его в жопу, а он думает, что его ебет кто-то из своих. Потом ты осторожно вонзаешь зубки. Они это любят.

— Ха, ха, — заржал Скотти. — Так эти волы — педики!

— Так это любой дурак знает, — сказал Гампс. — Они все ВИЧем заражены.

— Чего? — Скотти снова затрясло. — Ты чё, хочешь сказать, у них кровь заразная?

— А думаешь, зачем я ее тебе в рот сблевал? — сказал я.

— Ах ты, засранец! Ты убил меня! — закричал он и начал клацать челюстями и мотать башкой, пытаясь срыгнуть кровь. Мы с Гампсом усирались со смеху.

— Ты, придурок, — говорит, наконец, Гампс. — Как эти волы могли быть пидорами, если им яйца отрезали?

Что за вопрос, сэр? При всем уважении к вам осмелюсь спросить, что бы вы ответили, если бы я спросил у вас: «Что значит быть человеком?» Вы без сомнения ответили бы: «Все зависит от того, что ты за человек. Какой национальности и какого цвета кожи, к какому классу и к какой касте принадлежишь». То же самое относится к летучим мышам. Все мы разные. Есть мыши с короткими хвостами, есть с длинными (включая несколько разновидностей длиннохвостых), пятнистая мышь, бледная мышь, подковонос большой, ушан обыкновенный, мышь листоносая и мышь листоротая, лирнос, ночница водяная и вечерница рыжая, крылан, нетопырь, обыкновенный кожан, мышь-курильщик, разнообразные мыши-вампиры. У всех нас есть свои особенности и привычки.

Я, например, храмовая мышь. Я принадлежу к колонии, обитающей в храме Сурья-Дьюла в Конараке, на побережье Бенгальского залива. Как случилось, что сейчас я вишу на вешалке в туалете первого класса индийского авиалайнера? Это долгая история, связанная с чехлом от видеокамеры, снотворной таблеткой и сломанной рентгеновской установкой в аэропорту. Чехол лежал на ступенях возле одной из колонн Сурья-Дьюла в прошлую среду вечером — в то время суток, когда храмовые мыши вылетают из норок и трещин и рассекают теплый шелковый воздух в поисках вкусненьких мошек, хрустящих комаров, сочных плодовых мушек и других энтомологических деликатесов… Наступил Счастливый час для летучих мышей. Но мне даже в этот час не повезло. Знаете, что значит быть храмовой летучей мышью? Это ад кромешный, простите за выражение, сэр.

Мои друзья вполне довольны своим существованием, потому что они не знают, что они летучие мыши. Как вы уже догадались, я обладаю даром речи, в то время как мои братья и сестры обладают лишь даром писка. Более того, я обладаю памятью, а они — нет. Они не знают, что в своих предыдущих инкарнациях они были мужчинами и женщинами, и их опустили на этот низший уровень великой цепи перевоплощений за грехи, совершенные в прошлых жизнях. Но в результате какого-то случайного нарушения нормального процесса переселения душ, я вдруг обрел сознание и человеческий мозг в теле летучей мыши, и это усугубило мое наказание в миллионы раз.