Дэвид Лодж - Думают…

Вопреки бытующим представлениям, должен сказать вам, сэр, мыши не полностью слепы: мы способны отличить день от ночи и расплывчатые очертания предметов, но нам недоступно все богатство цветов и форм мира. Впрочем, я могу воссоздать в памяти интерьер туалета: раковина из нержавеющей стали, изящное зеркало, отражающее цветные флакончики с лосьонами после бритья и одеколоном, бумажные чехлы для унитаза, предохраняющие ваши ягодицы от прямого контакта с толчком, — как раз сейчас вы, наверное, пользуетесь этим удобством. Нет, прошу вас, сэр, не стесняйтесь, ваши голые колени кажутся мне, с моим ограниченным зрением, лишь расплывчатыми бледными пятнами… А мое подробное описание этой кабинки объясняется только тем, что я когда-то часто летал в таких самолетах, когда работал кинопродюсером и разрывался между Голливудом и Болливудом. Я сидел развалясь в мягком кресле набоб-класса, обласканный улыбчивыми крутобедрыми стюардессами в сари, которые беспрестанно приносили мне то шампанское, то икру, то горячие полотенца. Самым прелестным и доверчивым девушкам я назначал свидания после посадки, завлекая их ролями в будущих фильмах, но не сообщая их названий: «Азиатские красотки — рабыни секса», «Киска Виндалу» или «Улов в плове». Да, я был продюсером порнофильмов, поставляемых на индийский рынок, — мальчишники в «Симла Пинкс», развлечения бомбейских бизнесменов, видеокассеты для угрюмых холостяков…. Там не было ничего ужасного — ни насилия, ни семяизвержений: обыкновенная имитация группового секса и немного мастурбации. Но ничто так не трогало моих клиентов, как хорошо воспитанная индианка, унижавшаяся подобным образом. Меня тоже это заводило, честно говоря (я был «практикующим» продюсером). Помню, как я вверг в пучину порока мою невинную горничную, заманив ее лестью, взятками и другими уловками. Теперь я страдаю за эти грехи. Вы, наверное, бывали в Сурья-Дьюле? Помните скульптуры? Незабываемое зрелище. К сожалению, в прошлой жизни мне так и не удалось туда ездить. Можете представить себе, как тяжело человеку с моими вкусами и воспитанием смотреть глазами летучей мыши на прекраснейший памятник эротической скульптуры!

Где? Когда? Почему? Пи-и-и. Я в темноте. Теперь я во тьме. Но так было не всегда. Бывали вспышки света и тени во тьме. Пи-и-и. Какой-то свет проникал через вход в пещеру. Когда он исчез, я понял, что пора покидать пещеру вместе с остальными и лететь во тьму. Пи-и-и. Теперь постоянно темно, непроницаемая темнота. Может, снаружи так же темно, как у меня в голове, — не знаю. Я знаю только (хотя «знаю» — неподходящее слово), что ничего не вижу. Могу чувствовать, обонять, слышать, но не видеть. Пи-и-и. Чувствую выступ, в который вцепился ногами, слышу писк, который то удаляется, то приближается, различаю отдельные звуки посреди непрерывного, отражающегося от стен писка других мышей. Пи-и-и. Чувствую запах аммиака, поднимающийся над полом, если это можно назвать полом. Возможно, я вишу над озером аммиака, хотя вряд ли, я ни разу не слышал всплесков, когда опорожнял мочевой пузырь. Но, может, озеро находится настолько низко, что звук не достигает моего слуха.

Ножными усиками я ощупываю кого-то рядом с собой. У него тоже есть ножные усики, он щекочет меня ими время от времени. Пи-и-и. Я сказал «он», но, возможно, это она, я не смогу понять, пока не залезу под сложенные крылья передней конечностью и не нащупаю там две дырочки или одну дырочку и стручок. Боюсь, что подобный поступок может быть неверно истолкован. Пи-и-и. Лучше уж оставаться в неведении. Неведение неприятно, но уверенность может оказаться еще хуже. Лучше уж быть неуверенным в том, что я слеп. Но как раз в этом-то я уверен, потому что полная тьма была не всегда. Пи-и-и. Когда-то существовали очертания, я в этом уверен. Темные очертания на более светлом фоне. Когда я был очень молод, моя мама брала меня с собой на охоту в своем мешочке. Пи-и-и. Я цеплялся за ее соски, когда она взлетала или устремлялась вниз, рассекая сумерки и ловя на лету насекомых, я помню формы предметов, посреди которых она летела, вверху и внизу. Теперь их больше нет, остались лишь прикосновения, ощущения и запахи. Я навсегда утратил эти очертания. Когда? Почему? Как? Пи-и-и.

— Довольно остроумные, — говорит Ральф. — Мне, конечно, трудно судить, потому что я мало читаю современную литературу. Времени нет. Но…

— Почитай романы Хелен, Мессенджер, — говорит Кэрри. — Они очень хороши.

— Я в этом уверен, — говорит Ральф, — и когда-нибудь восполню этот пробел.

— Лучше не надо, — говорит Хелен. — Но продолжайте.

— Я собирался сказать, все это безнадежно антропоморфные ответы.

— Антропо… что ты сказал? — спрашивает Саймон.

— Жжжж, — жужжит Марк, подражая зуммеру в телешоу. — Это означает «относиться к животным, словно к людям».

— Очень хорошо, Поло, — говорит Ральф. — Как зверушки в диснеевских мультиках, Сок.

— А что за вопрос был? — спрашивает Кэрри.

— «Что значит быть летучей мышью?» — ответила Хелен. — Это название одной философской статьи.

— Да, очень похоже, — говорит Кэрри.

— А другой философ недавно поставил вопрос так: «Что значит быть термостатом?» — говорит Ральф.

— Это значит — включаться и выключаться, — говорит Марк и вызывает всеобщий хохот.

— Хорошо, Поло, — говорит Ральф.

— Он шутит, этот философ? — интересуется Хелен.

— Нет, он абсолютно серьезен. Если сознание — процесс переработки информации, то любое устройство, так или иначе перерабатывающее информацию, можно назвать сознанием. В философии это называется «панпсихизмом». Сознание считается основным компонентом вселенной, подобно массе и энергии, сильной и слабой силам. Но меня на мякине не проведешь.

— Поясните, — говорит Хелен.

— От этой теории веет трансцендентализмом. Люди, которые много рассуждают об этом, обычно находятся под влиянием восточных религий.

— А почему вы не хотите, чтобы Мессенджер прочел ваши книги? — спрашивает Эмили с искренним удивлением в голосе.

Хелен немного смущена.

— Обычно, когда знакомые и друзья читают твои книги, их восприятие заведомо искажено. Если они вообще любят читать художественную прозу. — Она проворачивается к Ральфу. — Меня удивляет, что вы мало читаете, ведь вас интересует сознание. А все современные произведения посвящены этой теме…

— В молодости я немного читал. Первые главы «Улисса» замечательны. Но потом Джойс слишком увлекся стилистическими играми и всевозможными ребусами.

— А Вирджиния Вулф?

— Слишком манерная и поэтичная. Все ее герои ведут себя, как Вирджиния Вулф. Мне кажется, никто не превзошел Джойса в этом отношении, вы согласны со мной?