Аркан Карив - Однажды в Бишкеке

— Это что за фрик был, а, Мартынуш?

— Я почем знаю?

Мы не успели обсудить блондина, как появился еще один персонаж — ко входу в столовую пришла девочка в пижаме, с косичками.

— Девочка, ты чья? — дружелюбно спросил я.

— Мамы с папой! — дерзко ответила девочка и тоже ушла.

Я посмотрел на Юппи, а Юппи на меня.

— Слушай, это Солярис какой-то! — воскликнул Юппи. — Как думаешь, здесь есть кто-нибудь нормальный?

— Надо подождать, — сказал я.

Ждать пришлось недолго. В коридоре послышались шаркающие шаги. В столовую вошел, пошатываясь, человек в черном халате с эмблемой отеля «Риц» и домашних тапочках с помпончиками. К груди он прижимал бутылку водки и апельсин. Нисколько не удивившись нашему присутствию, он с тяжелым вздохом уселся за стол, очистил апельсин, разделил его на три части и так же аккуратно разлил водку в чайные чашки — себе и нам. Затем он поднял свою чашку: «Ну что, друзья? Первый тост — за Холокост!»

— Ну вот, Юппи, появился нормальный человек, а ты боялся, — сказал я бодро и чокнул свою чашку о чашку первого нормального человека.

— Не вздумай, Мартын! — зашипел Юппи.

— Да ладно, я же в порядке.

— Атаке, ичпечи!

— Ну, за Холокост же!

— Поставь на место, или я звоню Эйнштейну. Прямо сейчас!

Юппи был прав, к сожалению. Пить мне совсем нельзя. Даже за Холокост. Я поставил чашку на стол. Человек в халате подхватил ее, выпил залпом вслед за первой и сказал:

— А мы знакомы. По Израилю. Полицейский Аркаша, помните?

Я тут же вспомнил.

Полицейский Аркаша мелькнул в нашей жизни на заре 90-х. В те времена каждый день приносил новые впечатления и знакомства. Я шел на день рождения к одной бельгийской мымре в надежде на приемлемых подружек и, в раздумье о них, переходил на красный свет улицу Яффо. Раздался гадостный свисток. Я применил обычный в таких случаях прием и прикинулся свежеприбывшим репатриантом, не владеющим ивритом. Как правило, это срабатывало, и незлобливые менты отпускали без штрафа.

— Куда идем? — спросил полицейский на иврите.

— Телок снимать, — ответил я по-русски и смущенно пожал плечами.

— А! Тогда я с тобой! — сказал полицейский тоже по-русски. И мы пошли на день рождения. Подарка я не купил, потому что не было денег. Я отвел в сторону именинницу и нашептал ей, что стриптизер в полицейской форме — это и есть мой подарок, а при желании она может оставить его на ночь, — у него, кстати, наручники смотри какие настоящие! Бедная девушка весь вечер ходила, вцепившись в Аркашу, и никакие объяснения, что это шутка, воспринимать не хотела. В конце концов она его достала, и Аркаша согласился пойти с ней в ванную. Там он приковал ее наручниками к крану, погасил ей свет и побежал рассказывать мне. Ждать, когда кто-нибудь из гостей захочет писать, пришлось недолго. Насладившись зрелищем, мы воткнули ключ от наручников в именинный пирог и тихонько ушли. Остаток ночи провели у Юппи на Давидке. Под утро Аркаша сообщил, что уезжает в Ашдод. С тех пор мы его больше не видели.

— Где трава? — мрачно спросил Юппи.

— Трава? — удивился бывший мент.

— Двенадцать или даже тринадцать лет назад ты взял у меня двести пятьдесят шекелей на ашдодскую траву. Где она?

Аркаша понимающе вздохнул, хлопнул себя рукой по лбу — ах, какой я, дескать, забывчивый! — и, пошарив рукой в кармане халата, достал коробок:

— Вот она. Только это не ашдодская. Чуйская долина. Подойдет?

Глазки у Юппи вспыхнули, как новогодние лампочки.

— Ми-и-ракль! — заголосил он. — Факинг джуиш миракль! Ашдодская трава тлеет тринадцать лет и превращается в Чуйскую долину! Это же практически Ханука!

— Вот чего не могу понять, — разглагольствовал, развалясь на стуле, пыхнувший Юппи, — так это почему ассасины произошли от слова «хашиш» и почему, покурив, им хотелось убивать.

— Может быть, трава была другая, — предположил Аркаша. — Ядреная очень.

— Не думаю, — возразил я. — Скорее, это функция сознания. Адекватная реакция на наркотики требует определенной культуры восприятия и реагирования.

— Точно! — подхватил Юппи. — Люди войны накурятся и ну стрелять веером от живота. Мне рассказывал чел один, он в Чечне служил. Говорит, как будто мультик смотришь: так смешно людей на куски разносит и кровища хлещет. А мы, люди мира, покурим, и ноосфера делается добрее.

— Айн-цвай-драй!

Вбивая рукой в пол теннисный мячик, в столовую вошел давешний фрик в шлепанцах.

— Фиер!

Фрик поймал мячик, сел к столу, оглядел нас с Юппи сквозь водянистый прищур и отвернулся. Дальнейшая его речь была театральным внутренним монологом, который произносится вслух, но его как бы никто не слышит. Взгляд актера в таких сценах направлен в тревожное никуда.

— Катастрофа! Катастрофа!.. Мне не выиграть этой партии! Что же делать? Моя репутация… в гильдии не поймут… административный ресурс никакой… так нельзя… кампания под ударом… кавалерия против танков…

— Полная хуйня! — вдруг вставился Юппи.

— Что? — фрика выбило из прострации.

— Кавалерия против танков — полная хуйня! — уточнил Юппи. — Это выдумка немецкой пропаганды. И фильм немцы сняли сами, как бы документальный, а на самом деле это все постанова, что польская кавалерия в сентябре 39-го шла в атаку на немецкие танки. Это они так хотели унизить поляков и показать, какие они примитивные.

Фрик строго посмотрел на Аркашу:

— Кто эти люди? Я не ждал их. Я не нуждаюсь в них. Зачем они здесь?

— Все в порядке, Влад, — ответил Аркаша. — Это друзья Альберта Исааковича. За телевидение будут отвечать.

— А-а-а… — вяло отреагировал Влад, теряя интерес. — Телевидение… да-да… пусть… позже я дам директивы.

И вернулся к внутреннему монологу: «Но ведь катастрофа? Катастрофа! Впрочем… главное — ввязаться в драку. Ввязаться в драку, а там будет видно! Н-да… Катастрофа-катастрофа…»

— Влад — главный политтехнолог нашей предвыборной кампании, — пояснил Аркаша.

— Ну тогда все понятно, — отозвался Юппи. — А сам-то ты кто для нашей предвыборной кампании?

Аркаша улыбнулся и не спеша налил себе водки.

Послышался стук каблучков. В столовую вошла молодая женщина, одетая, накрашенная, благоухающая и несущая себя будто в дефиле. Доцокав до Аркаши, она обвила его сзади руками, которые Аркаша немедленно начал покрывать опереточными поцелуями. У меня радостно забилось сердце: я понял, что в Бишкеке водятся вполне пристойные шлюхи. Надо будет потом спросить у Аркаши, где брал. И почем.

— Я создаю необходимую для творческих людей атмосферу, — сообщил Аркаша и выпил. Мне очень захотелось поскорее узнать, какие еще ништяки, кроме блядей и легких наркотиков, составляют меню атмосферы творческой группы, но я сдержался.