Аркан Карив - Однажды в Бишкеке

Так, умирая в варшавской общаге, весь в борще из польской речи, я познакомился с писателем Мареком Хласко.

Читатель, вероятно, уже догадался, что я не умер. То, что я принимал за смерть, оказалось желтухой. Прошли годы.

В милуиме я служил вместе с Сашей Старосельским. Он познакомил меня со своей мамой, Ксенией Старосельской, которая работала в «Иностранке» и переводила с польского. Мы говорили о Польше, я упомянул Хласко, и оказалось, что Ксения только что закончила перевод его автобиографической повести «Красивые, двадцатилетние». Она прислала мне текст. Я прочел, и у меня возникло желание найти людей, которые могли бы рассказать об израильском периоде Хласко.

В «Красивых, двадцатилетних» Хласко упоминает некоего Ежи Бухбиндера, который пристроил его на стекольный завод. Я нашел Бухбиндера. На улице Аленби в Тель-Авиве в районе сотых номеров располагался целый польский пассаж с магазинчиками, парикмахерскими и литературным кафе «Ksiązka i kawa» [111] Книга и кофе ( польск. ). . Там мы встречались. Бухбиндер приходил с неизменным журналом «Бридж» под мышкой и рассказывал мне о Хласко. Вначале мы общались на иврите, но вскоре оказалось, что Ежи прекрасно говорит по-русски. Хласко тоже знал русский и любил советские анекдоты.

Из того, что рассказал мне Бухбиндер, я сделал материал для газеты «Вести». Он назывался «Три приезда Марека Хласко». Все это было в середине девяностых. А теперь, в наше время, с моим другом и режиссером Эрнестом Арановым мы затеяли минисериал под названием «Про евреев и людей». Сделали историю про Ежи Петербургского [112] http://www.lechaim.ru/kariv.php?ezhi. . Следующую историю попытаемся сделать про Хласко. Вот текст:

«В 1958 году, в феврале я сошел с прилетевшего из Варшавы самолета. В кармане у меня лежало восемь долларов, мне было 24 года. Я был автором опубликованного сборника рассказов и двух книг, которые печатать отказались. Меня объявили человеком конченым».

Так писал о начале своей эмиграции поляк Марек Хласко. Те, кто считал его конченым, сильно ошибались. Марек взял твердый курс на выживание.

«Жизнь психа в Израиле усеяна розами. Красивая страна, солнце, апельсиновые рощи, где можно гулять и жрать витамины».

Витаминами Марек питался недолго. После того как польского нелегала выгнали из психлечебницы, он пристроился на рудники в Эйлате. Там он действительно чуть не загнулся. Вовремя подоспевший Лёлек Борщевский вписал Марека и себя в кибуц Бренер. Там жила бывшая королева варшавской богемы Ядвига Цибульская.

В кибуце Марека и Лёлека поставили мыть посуду. По вечерам друзья вели экзистенциальные беседы с Ядвигой или кружили головы кибуцным девушкам польского происхождения, потому что иврита не знали. Через месяц их выгнали за пьянку и аморалку.

Хласко и тут не пропал. В Израиле у него было много друзей-евреев, которых польское правительство в пятидесятых выдавило в эмиграцию.

«Мой приятель Ежи Бухбиндер, — рассказывает Хласко, — нашел для меня отличную работу — на стекольном заводе. На дворе была пятидесятиградусная жара, а в цеху стояла печь, нагретая до двух тысяч двухсот градусов. Сущий ад. Так вот, покуда мой друг Бухбиндер сидел в кафе и, поглаживая свою окладистую бороду, обделывал дела, или — как говорят в Израиле — „таки крутился“, я загружал в печь шестнадцать с половиной тонн сырья, беседуя за жизнь со своим мастером, господином Шапиро».

Хласко промыкался в Израиле в общей сложности два года. Он был чужаком и нелегалом. До смерти работал, до полусмерти пил. Написал свой лучший роман: «Обращенный в Яффо».

Хотя действие происходит в Израиле, это совершенно непривычный Израиль. Он населен подонками, мошенниками, проститутками, ворами, грошовыми философами и ненужными людьми. Герою приходится быть то брачным аферистом, то наемным убийцей и постоянно пить, чтобы заглушить совесть.

В романе Хласко географически реальный Израиль гротескно переплетается с романтикой американского кинематографа и европейского декаданса. Герой похож одновременно на Марлона Брандо, Генри Миллера, Хамфри Богарта и Эриха Марию Ремарка.

Под конец он совершает свой самый негодяйский поступок: за деньги позволяет американскому миссионеру, который не знает, что он католик по рождению, обратить себя в христианство. Узнав об этом, миссионер кончает с собой.

Марек Хласко тоже покончил с собой. Через два года после написания романа. Ему было 34 года. Он скончался в Германии, в гостиничном номере, приняв огромную дозу алкоголя и снотворного. На проигрывателе стояла пластинка с хором Александрова.

Роман Хласко выдуман от начала до конца. Но все написанное в нем — правда. Ведь правда, как известно, бывает только художественной.

«Мир состоит из двух половин, — писал Хласко, — в одной невозможно жить, в другой — невозможно выдержать». На могиле Хласко высечена надпись, повторяющая название одной из его повестей: «И все отвернулись».

Я наведался в тот самый пассаж на улице Аленби, где пятнадцать лет назад кипела жизнь польской общины. Там ничего больше нет. То есть буквально — ничего. Только ветер гоняет мусор. Все поляки умерли. Остался воображариум.

— Расскажи про это.

— Нет, я устал. Целый день пытаюсь выдумать какую-нибудь историю о тебе и о ребенке, который мог бы у нас быть. Но ничего не получается.

«Он совершенно не собирался умирать, — сказал Бухбиндер. Он приезжал накануне в Израиль — при деньгах, в прекрасном настроении. Познакомился с королевой красоты — стюардессой „Эль-Аль“. Собирался на ней жениться. Так что он не кончал с собой».

«Каждый истинно верующий человек, — писал Хласко, — должен носить на груди вместе с крестом звезду Давида, пока не будет уничтожен последний антисемит и пока тело его не обратится в прах, который со стыдом примет многострадальная земля».

Немного пафосно, но что поделать: этот поляк ну просто очень любил евреев. А я тоже — конечно, не без пафоса, но искренне — люблю поляков. Собственно, об этом я и попытался вам рассказать.

Я начну с мысленного эксперимента. Если бы в семьдесят, скажем, восьмом году мне сказали: «Мы даем тебе такую маленькую штуковину, с помощью которой ты сможешь читать любые книги, смотреть любые фильмы, легко находить обширные подборки материалов по любой области человеческого знания, общаться с людьми во всем мире. Ты счастлив?» Я бы искренне воскликнул: «Да!!!»

Но счастлив ли я сегодня, когда у меня все это есть? Несомненно! Во всяком случае, лишиться Интернета было бы для меня большим несчастьем. Умберто Эко посвятил одно из своих эссе рассуждению на тему, как было бы клево жить после ядерной катастрофы и читать внукам Диккенса на ночь при свете лучины. Но сеньор Эко так невообразимо эрудирован, что мог бы, пожалуй, читать Диккенса внукам и наизусть, в темноте, а также (ну, тут уж правда без лучины не обойтись) написать еще пару интеллектуальных бестселлеров, пересыпанных цитатами из мировой литературы и точными реконструкциями событий из мировой истории. Единственное, чего реально не хватало бы болонскому мудрецу после ядерной катастрофы, это возможности издеваться в еженедельнике «Панорама» над своим любимцем Берлускони.