Елена Чумакова - Гроздь рябиновых ягод

Настя обратила внимание на необычную солонку в виде избушки на столе.

– Так это вот Серёжина работа, он у нас на все руки мастер, хоть вон табуретки сделать, хоть ложки, хоть сундучок. А намедни такого Петрушку дочкам смастерил, мы все играем!

Шурочка тут же спрыгнула с табуретки и принесла тётке ярко раскрашенного фанерного Петрушку, у которого двигались руки и ноги, если дёргать за верёвочку. Настя вспомнила, как ещё в детстве братишка любил строгать палочки и что-нибудь из них мастерить. Вот и пригодился талант, хорошим столяром стал.

Пока Ульяна убирала со стола, хлопотала по хозяйству, брат с сестрой устроились у окна, где посветлее, поговорить о своём житье-бытье. Настя кроила кукле платье, любопытные племяшки крутились рядышком. Младшая, Шурочка, смотрела на тётку, как на новую нежданную игрушку, норовила залезть на колени, обнять за шею, теребила Настины волосы, воротничок. Старшая, Нина, держалась настороженно, но любопытство брало верх, и её светлая головка тоже склонялась над Настиным рукоделием. Настя поглядывала на брата и улыбалась: неужели этот мужчина и есть тот малыш, которого она всюду таскала на руках, которого шлёпала за шалости и защищала от рассерженных гусей, из-за которого не могла угнаться за стайкой непоседливых подружек и плакала от обиды? Тогда-то они и подружились с Акулиной, тоже всюду таскавшей на себе младшую сестрёнку.

– Года через три как вы уехали, зимой тридцатого года это было, – тем временем рассказывал Сергей, – батя приехал домой совсем смурной. Сказал, что лавку нашу в райцентре закрыли, весь товар конфисковали. Он тогда уж был председателем райпотребсоюза в Сунах, думал, его-то не тронут. Ан нет! Всё отобрали и сам райпотребсоюз ликвидировали. А ночью прискакал Егор Крестьянинов, предупредил, что нас внесли в списки кулаков, чтобы готовились к раскулачиванию. А какие мы кулаки? Батраков отродясь не держали. Жили крепко, так ведь всё своим горбом, своими руками, ты же знаешь. Да у нас и не было кулаков, в Пустынниках-то. А начальству, видать, надо было отчитаться по раскулачиванию, вот нас и записали.

Той же ночью батя с Татьяной решили всё хозяйство, дом срочно продать, а самим податься к Мане, в Челябинск. У неё как раз дитё народилось, помощь нужна была…

– В Челябинск?! – ахнула Настя. – Так это ж совсем рядом с Аргаяшем! Это, выходит, тятя все эти годы совсем близко от нас жил?!

Настя схватилась за голову.

– Это, выходит, я продала наш дом, поехала с детьми в такую даль к отцу, а он там совсем рядом был?! Так что же вы мне ни словечка не написали?!

– А куда? Ты уехала и как в воду канула, адреса не сообщила…

– Я писала, сколь раз писала, а ответа не получала!

– Это, видать, Татьяниных рук дело. Видать, она письма твои отцу не отдавала…, она с годами всё прижимистей становилась, хотела, чтобы всё добро ей с дочками досталось, вот и постаралась тебя, да и всех нас, с дороги убрать. Так и вышло. Дом, хозяйство, всё распродали в считанные дни за бесценок, и уехали. В Челябинске на вырученные деньги домишко купили. Маня-то с мужем в общежитии жили, негде было родителей и сестру разместить. Вот они все вместе в этом доме и поселились. А нам от родительского наследства ни копеечки не досталось, ни мне, ни тебе, ни Пане. Мне пришлось в примаки пойти, ладно Улюшка за меня, бездомного, пошла. Хорошо живём, ладно. Тёща только косится…, ну, ты сама видела. Тесно им, мешаем…

– Погоди, ты сказал «наследство»? Что это значит?

– Ну да. Батя то помер. Ты-то ведь и не знаешь…

– Как помер?! Когда?

– Да совсем недавно, года не прошло…, в апреле.

У Насти закружилась голова, всё поплыло перед глазами. На ватных ногах она вышла на крыльцо, опустилась на ступеньку. Сережка вышел следом, набросил свой тулуп на спину сестры, присел рядом. Настя плакала, уткнувшись в плечо брата.

– Да что же это такое? За что? Столько смертей за два года! Самые близкие люди уходят один за другим: муж, дочь, отец…. Ведь рядом жили, и не повидались, не простились…

Настя вспомнила, как в одну из ночей в больничной палате она проснулась с ощущением, что рядом кто-то стоит и этот кто-то – отец. Она не открывала глаз, боясь спугнуть это чувство, но словно видела его каким-то внутренним взором. Он тихо присел на край кровати, его дыхание скользнуло по щеке, лёгкое прикосновение отцовской руки к её волосам… и всё пропало. Настя открыла глаза, рядом никого, только спящие соседки по палате. Тогда она решила, что это горячечный бред, а это, видать, душа отца с ней попрощалась.

Много лет спустя Настя узнает, что в те страшные дни, когда она ездила в больницу к умирающему мужу, путь её проходил почти мимо дома, в котором постаревший, уже серьёзно больной отец тосковал по родным детям, особенно о ней, своей любимице.

После обеда Сережа с Настей засобирались в Вятку, к старшему брату. Настя торопилась, неясное беспокойство гнало её назад, к детям. Да брат и не задерживал её. Настя понимала его, не хозяин он в доме. Егор помог найти попутку, в кабине машины теплее, чем в санях, а путь не близкий. Сердечно простившись с Ульяной и с племяшками, Настя навсегда покинула Суны. И без вопросов было ясно, что здесь ей с детьми приткнуться некуда.

К вечеру благополучно добрались до Вятки. После тихих улочек Кизнера, губернский город поразил Настю большими домами, витринами магазинов, обилием людей на улицах, шумом проезжающих машин. Она вздохнула с облегчением, когда они с Серёжкой добрались до дома, в котором жил Паня. Дом был большой, трёхэтажный, с улицы смотрелся солидно, но пройдя через подворотню, они увидели облезлые стены, опрокинутый мусорный бак, груду каких-то ящиков. На темной лестнице пахло кошками и мочой. Поднялись на второй этаж. Около обшарпанной двери друг над другом лепились разномастные кнопки звонков. Позвонив, долго ждали. Наконец, дверь открыла женщина в цветастом байковом халате. Короткие каштановые волосы обрамляли лицо с тонкими правильными чертами. Она была бы красавицей, если бы не усталый, какой-то потухший взгляд тёмных глаз. Настя с трудом узнала в ней Валентину, жену старшего брата. Когда-то, в юности, Настя восхищалась её красотой, нарядами, манерами, даже старалась ей подражать.

– Серёжа? Так поздно? Что-то случилось? Ты с кем это?

И тут же, вглядевшись в полумрак, ахнула:

– Настя! Нашлась! Вот радость-то, вот Паша обрадуется! Ну, проходите скорее.

Они прошли по длинному полутёмному коридору, заставленному сундуками, шкафами, колясками, велосипедами. По стенам висели корыта, детские санки, лыжи. Справа и слева в коридор выходили плотно закрытые двери. Лишь одна дверь была открыта, вернее, её не было вообще, – в ярко освещённую кухню. Там теснились столы, шипели керогазы, хлопотали женщины, готовя нехитрый ужин. Всё это напомнило Насте барак в Кизнере. Немногим лучше, разве что народ городской да стены каменные.