Владимир Марамзин - Смешнее, чем прежде. Рассказы и повести [Сборник юмористических и сатирических, но в основе бытописательских рассказов.]

Дочка Семен Семеныча Галя крутила безо всякой нужды телевизор, пристроившись так, чтобы хорошо видеть негра.

Негр с улыбкой смотрел не отрываясь на Галю, но не в глаза, а почему-то в рот, в котором Галя белыми зубами кусала конфету — хорошую, прочную конфету, с сопротивлением на каждый укус.

— Понял? — спрашивал Семен Семеныч и бил негра в грудь.

— Я приходил еще? — попросился негр. — Смотреть железный стена?

— Приходи, приходи! — кричал Семен Семеныч в волнении. — Пусть Европа видит, как я живу!

Негр пришел и опять смотрел, как живет Семен Семеныч со своей дочкой Галей, и все никак не мог насмотреться. А потом негр женился на Гале и остался смотреть на них двоих навсегда.

Теперь уже сам этот негр по имени Вася спит у железной стены, а не Галя.

— Европа! — говорит Семен Семеныч с горечью. — Разве нам Европа поможет? У железа спит — и хоп хны!

Но Семен Семеныч, конечно, не прав. Европа помогла Семен Семенычу — то есть Европа (или как ее там) в лице негра Васи, который телом своим защитил его семейство от железной стены.

— Скажите, это очень неудобно — носить очки?

— Нет, я бы не сказал. В основном, удобно.

— А разве нос не натирают?

— Нет, не натирают. Носу даже приятно. Нос даже чувствует, что он нам полезен.

— А за ушами не трет?

— Нет, и за ушами не трет, за ушами привыкло.

— И глаза не устают от искаженного света?

— Ничего, глаза не устают, глазам этот свет даже нравится больше.

— Может, и мне завести, если это удобно?

— Конечно, заводите! Заводите, не бойтесь, это очень удобно. Вот только неудобно по физиономии получать.

— Ах, действительно, это как раз неудобно! Я об этом забыл. А нельзя ли попробовать не получать? Как-нибудь вовремя уклоняться или бить самому?

— Да вы что! Разве можно в нашей жизни без этого обойтись?

Даже по улице без этого не пройдешь поздно вечером. Нет, никак не обойтись, если даже стараться. Бить самому — разве мы это с вами умеем? Для этого надо целый день упражняться, надо всю жизнь посвятить упражнениям. Да и как-то, вы знаете, даже приятно. Получил — и ходишь неделю в обиде. Идешь себе: обиженный хороший человек. Нет, без этого просто не чувствуешь себя человеком! Даже слабый удар по щеке или по носу, если он к тому же не совсем справедливый, отдаляет вас сразу от всей нашей подлости, от любой нашей лжи. К тому же, надо понимать и того, кто нам бьет. У него это тоже ведь форма протеста! А вы думали, как? Он дает, протестуя, — для него это форма, мы же с вами получаем — у нас форма другая.

— Да, но как быть с очками?

— А что?

— Да ведь как же при этом их носить на лице?

— А так. А ничего. Я же, видите, ношу. И кругом люди носят. Поглядите, как много стало нынче в очках. Многие теперь предпочитают получать. Просто очки тогда падают на пол.

— Но ведь, падая, они разобьются? Они же стеклянные?

— Ну и что?

— Как ну и что? Надо будет вставлять.

— А вы хотите быть хорошим человеком бесплатно? Можно в наше время немного потратиться, чтобы чувствовать себе по-настоящему человеком? К тому же, бывает, удается схватить на лету. Так что даже не всегда надо тратиться. Да вы увидите сами. Это очень удобно!

В санатории всех превосходно питательно кормят по четыре раза в день, чтоб как следует поправлялись, кто, конечно, сумеет. И так как сюда собираются с целью поправки (для чего же еще?), то зовут в санатории всех одинаково, без имен и без званий, просто так: поправляющийся.

— Товарищи поправляющиеся! Станьте гуськом, друг за другом, в затылок! — кричит, к примеру, затейница в свои громкий рупор, что-то там затевая для пущей поправки.

Все тут же стали в затылок, приготовились поправляться поперек себя шире, кроме одного пожилого старика с морщинистой лысиной.

— А вы, поправляющийся? — закричала затейница. — Вы чего же не стали? Или вас не коснулось?

— А я не поправляющийся, — сказал спокойно старик и только сморщил грустную лысину.

— Как не поправляющийся? Почему? — удивилась затейница.

— Потому что я совсем не поправляюсь.

— А что же вы делаете?

— Я стараюсь, но никак не выходит. Не поправляется, да и только.

— Так кто же вы тогда?

— Иванов, Петр Евсеич.

— Ну хорошо, ну Иванов, а кто же вы будете тогда, Иванов?

— А так, никто. Иванов да и все. И вообще я тут недолго, скоро я отсюда убуду, потому что умру.

Затейница ненадолго задумалась, а потом сообразила.

— Тогда вы будете у нас отдыхающий! Вы же отдыхаете пока перед смертью? Значит, вы как раз отдыхающий.

На том и порешили.

— Поправляющиеся! — командует затейница теперь без сомнений, потому что все расставлено как надо, по местам. — Становитесь гуськом, друг за другом. Отдыхающий! А вы подвигайтесь, становитесь на линию, будете водить и ловить поправляющихся.

И отдыхающий Петр Евсеич Иванов становится водить на переднюю линию, чтоб как следует отдохнуть перед грядущей кончиной.

Люди сами создают для себя обстановку, которая более им по характеру, хотя и не любят расходовать свою натуру на это.

Некоторое время своей жизни тратят они однажды на бега за столами, шкафами, кроватью и стульями. В это время они отвергают со страстью все то, что имеется в открытой продаже, кидаются в небывалые, отдаленные окраины города, в какие никогда не заезжали до этой поры, в какие никогда не заедут потом, но и там ни одна из вещей им не нравится настолько, чтобы жить на ней, возможно, до последнего вздоха.

Они встают рано утром и идут к магазину, из которого только и может им быть выдана обстановка — откуда же еще?

— Какие последние известия? — справляются они. И другие рассказывают им последние известия в делах обстановки.

Собираются списки. Проверяются списки, чтобы в списках оставить только самых достойных. Иногда неожиданно списки сжигают. Иногда поощряют безо всяких причин. Люди волнуются, люди обсуждают, они осуждают, они недовольны, бегут, шумят, стоят, отводят в сторону, им все удивительно, с ними это впервые, они грозят кого-то бить, донести, сообщить, разоблачить, предложить, указать, написать, поехать к самому корню, где ведают обстановкой, где заведуют дубом, где командуют лаком — но все почему-то не едут, не едут.

А так как нельзя заниматься одной обстановкой, есть другие дела у людей на земле, то однажды берут наконец они у, что им более глянется из того, что дают, и начинают любить ее, какая ни на есть, начинают любить беззаветно на всю свою жизнь.

1966

Говорят, жил в районе нашей области один персональный пахарь. Якобы был он работником земельного хозяйства, на тракторе, но не упускал своего назначения личности. Трактор служил ему верным помощником, он просто чуть ли не на нем въезжал до самого последнего предела и оставлял, когда уже просто не лез ни в какие ворота.