Александр Карнишин - Игра в классиков

- "Зенит", - прошептала Танька. - У нас такой же был. Где взяли, а?

- Фрики какие-то, что ли... Смотри, смотри, как одеты.

Кроме болоньи и свитера на парне, на девушке привлекали внимание зелёная брезентовая куртка с рядом ярких значков над нагрудным карманом, и юбка из клетчатого тусклого штапеля. И длинные носки. И чёрные ботинки с тупыми носами. А у парня, наоборот, ботинки были остроносые. Но совсем не такие, как сейчас. Они были коричневые и на толстой чёрной "микропорке". Вот так это раньше называлось - "микропорка".

- Может, иностранцы какие-то? Стиль, может, такой... "Совьетик", типа?

- А говорят-то по-русски...

Там, в углу, тоже разговаривали. Совсем не громко, но пустой зал доносил каждое слово.

- Смотри, Саш, какие тётки странные. А берет какой, берет!

- Иностранки - сразу видно, - солидно отвечал Саша. - Они там у себя с жиру бесятся. А потом все равно к нам едут. Потому что у нас - культура, блин. Сейчас вот, спорим, выйдут на Желябова и пойдут наверняка к Дворцовой. Они всегда туда ходят. Ну, все, что ли? Поели, да?

И они пошли мимо замерших на месте Таньки с Иркой.

И пахло от них совсем не так. И глядели они совсем не так. И за руки...

- Чёрт! - прошептала Ирка. - Это кто тут у нас в детство своё хотел? Чёрт-чёрт-чёрт. А ну-ка, пошли-ка...

Она схватила подругу за руку и потащила её за молодыми, выходящими на тихую улицу. Танька все оборачивалась на свою тарелку, но ногами послушно перебирала, и они успели выскочить буквально сразу за парнем с девушкой. Те повернули направо, и пошли куда-то по осенней тихой улице Желябова, пиная на ходу яркие жёлтые листья и переговариваясь негромко. А Танька вдруг прислонилась к стене и руку правую - на сердце.

- Ой, - только и сказала.

- Ты чо, ты чо, подруга? - забеспокоилась, закудахтала Ирка. - Ты смотри тут у меня! Может, таблеточку, а?

Танька только слабо помахала рукой, мол, и так выкарабкаюсь, а сама все смотрела, смотрела, смотрела... На жёлтые листья. На тихую улицу Желябова. На недальний Невский с редкими автомобилями...

- Что-то холодно мне стало. Пошли свои пышки доедать...

В зале слева за дверью было столпотворение народа. И очередь. И справа - то же самое. Пожилые и просто очень старые и совершенно седые парочки пили местный странный кофе, мечтательно зажмурившись, хватали серыми бумажками горячие пышки, и шептались восторженно, от чего стоял негромкий гул.

- А, ну-ка, назад, - Ирка руководила Танькой, как опытный дрессировщик. - Спокойно выходим.

На Большой Конюшенной было по-весеннему ярко. Солнце било в глаза, отражаясь от высоких витрин. Народ шёл плотно по обеим сторонам улицы. Чёрные гладкие автомобили загораживали бортами проезжую часть. Вдалеке мигал светофор. Где-то на пределе слышимости играла гитара.

- Знаешь, что, - сказала Танька. - Что-то я уже не хочу этих пышек. Пойдём, пожалуй, в ресторан. Пойдём, а? Выпьем профилактически. А то как-то знобит меня.

- Ну, так ветер-то с Финского... Весна, блин, - щёлкнула зажигалкой, отворачиваясь от вездесущего сквознячка, Ирка.

Они пошли налево.

А ровно через пять шагов обе синхронно оглянулись. Потом посмотрели друг на друга и рассмеялись в голос.

- А все равно никто не поверит, - сказала Танька. - Я и сама себе не верю.

- Ты, главное, одна за пышками сюда не ходи, ладно? - заботливо ответила Ирка. - А то здоровье-то уже не то, чтобы по всяким пышечным рассекать.

И они снова рассмеялись.

И кто бы из прохожих понял - чему смеются две солидные дамы, только что вышедшие из дверей под странной вывеской - "Пышечная"?

-- Дурак ты, Васька!

Проснувшись по будильнику, Василий лежал с закрытыми глазами пять минут. Потом ещё десять, раздумывая, как было бы хорошо не плестись в такую рань в школу. Подумаешь, выпускной класс! А если на улице темно, и чёрная грязь, и ноябрь, и туман, и Светка вчера ни разу не посмотрела в его сторону, хоть у него был новый галстук? Он полежал ещё пять минут, но тут в комнату заглянула мать:

- Лежишь?

- Уже встаю, встаю...

- Да лежи уж дальше... Эпидемию у вас объявили. Так что можешь спать спокойно. Мы - на работу. Днём хлеба купи сбегай.

И тут же прикрыла дверь. Потом они там с отцом потолкались в прихожей, иногда сталкиваясь в тесноте и посмеиваясь, прожужжали молнии курток и сапогов, щёлкнул замок, грохнула далеко внизу тяжёлая железная дверь.

Ну, все, теперь можно спать дальше.

Василий поворочался с бока на бок, взбил подушку, потом перевернул её прохладной стороной кверху. Голове не лежалось. Уху было больно на каких-то комках под наволочкой и наперником. Он поискал, потыкал пальцами - нет там ничего. Прилёг - неудобно. Тогда лёг на спину. По потолку мелькал свет от проходящих внизу машин. Иногда свет был красным. Не спалось.

Вот же гадство какое! Когда можно спать - не спится!

Он повернулся носом к стенке, попытался, закрыв глаза, посчитать слонов или просто посчитать медленно и раздельно через "и" - и-раз, и-два, и-три... Но тут где-то вверху и наискосок заработала дрель, отчего завибрировала вся стена.

"А, чтоб тебя!" - подумал Васька.

Наверху что-то грохнуло, и тут же наступила тишина. А он встал, закинул белье в шкаф, сложил диван и пошёл умываться.

Над раковиной висело большое зеркало. Раньше было меньше раза в три, но то Василий раскокал в детстве ещё, стреляя из лука стрелами с резиновыми присосками. В шкаф в большой комнате родители стрелять запретили, потому что оставались круглые следы. В стену на кухне - стрела сразу отваливалась. А в зеркало, прицелившись в своё отражение, выходило просто здорово. И присасывалось намертво. Он тогда дёрнул и снёс зеркало. Потом неделю выметали мелкие острые осколки. Зеркало так грохнуло, что чуть ли не в пыль. А отец принёс из магазина новое и сам посадил его на скобки, да ещё приклеил сзади на клей - чтобы уж наверняка.

В зеркале отражался Василий Павлов, как он есть. Худой, длинный, рыжий, конопатый. Веснушки разбегались по лицу, спускались по шее и густо усеивали плечи. Он даже загорать летом не ходил, потому что загар "не прилипал". Кожа только краснела и облазила, и все равно оставалась белая в мелких веснушках.

Вот и эти веснушки были лишними в его жизни. Вот когда у девушки веснушки - они милые и симпатичные. А парень должен быть "брутален" - так говорил друг Сашка из соседнего подъезда, с которым иногда украдкой покуривали на общем балконе, разделённом тонкой перегородкой.

- Эх, - вздохнул Васька, - брутален...

Да если бы брутален, а не рыж и конопат, так Светка бы...

А что - бы? Дала бы? Он неуверенно хмыкнул, провёл рукой по зеркалу, стирая испарину со стекла. Как в кино стёрлось и изображение, картинка, а под ней оказался - ого, вот это брутальный!

Черноволосый крепыш с покрытой курчавой порослью мощной грудью, ярко синими глазами и щетиной на пол-лица смотрел на Ваську из зеркала, протянув к стеклу мощную руку с какой-то татуировкой.