Юрий Трещев - история одного безумия

«Нет, стена никуда не делась… а что за ней?.. нужно ли мне это знать?.. однако не помешает…

Все так странно и страшно…

Языки пламени напоминают танцующих женщин…

Но это не женщины… это же дети примадонны, ее хор!..»

Марк бросился их спасать, запутался в свисающих веревках, повис…

Дети, исполнители этой сцены, смеются, хохочут, втягивают Марка в водоворот огня, танца…

Занавес…

Уже утро…

Вокруг скалы, море…

Доносились крики чаек, рокот прибоя…

Марк стоял и размышлял…

Здесь море высадило Марка после крушения парома…

Чуть поодаль лежал труп беременной женщины…

«Ей уже не страшно… и не больно… море омыло ее, прибой отпел…»

Где-то хлопнула дверь, разбилось стекло, послышался звон осколков…

Марк обернулся и увидел шествие беженцев…

«Идут и идут… без конца… и уже давно…»

Марк закрыл глаза, пережидая головокружение…

«Ощущение такое, что я падаю куда-то в темноту, сжавшись в комок… лечу и жду удара о дно, но у темноты нет дна…

Я открываю глаза, и все повторяется… как в кошмаре…»

«Это и есть кошмар…»

«Кто здесь?.. это ты, Бенедикт?..»

Гром и молния…

Входят пять ведьм… смотрят на Марка, удивляются, обмениваются мнениями…

«Опять этот писатель… седой, старый, чуть жив, а все пишет, пишет…»

«Нет, кажется, кончил писать, прислушивается, затаился…»

«Как умер… ожил… куда это он?..»

«На гору…»

«У ведьм там бывают сходки…»

«Я заступлю ему дорогу…»

«Не выдумывай… от мертвецов надо держаться подальше…»

«Небо полыхает… где мы?.. куда нас занесло?.. не в ад ли мы попали?..»

«Рай смутен, а ад меня бодрит…»

«Не пугает?..»

«Нет, не пугает…»

«Все это игра… грешники горят в аду, но не сгорают… или захлебываются грязью, зловонием, и все никак не захлебнутся…»

«И эту игру придумал бог?.. сомневаюсь…»

«Слаб человек, вот верит всему…»

«Лучше бы он радовался красоте создания, и сам творил…»

«А вот и пес Пифагор… значит и муженек где-то рядом…»

«Наша смерть это его вина… ведь не уберег он нас, и не спас…»

Ведьмы исчезли…

«Опять эти ведьмы… я думал, они устроят мне допрос…»

«Дела у них идут неважно, но они учатся, меняются, во всяком случае, такое создается впечатление…»

«Это ты, Бенедикт?.. где ты, я тебя не вижу…»

«Я стою у скалы и смотрю… одно небо вверху, другое под водой… я вижу жен среди подводных трав и рыб на дне…»

«Я тоже их вижу… рыбы мне кажутся птицами… они что, с неба туда упали?..»

«Все мы оттуда… и мой пес Пифагор… подошел к воде, остановился, оглядывается, смотрит на меня с подозрительной преданностью… кажется, вот-вот заговорит…»

«И до того он похож на тебя…»

«Что нового в городе?.. что говорят?..»

«Ничего особенного… беженцы все идут и идут… у них исход… дети играют в руинах театра в войну… резвятся, прыгают туда-сюда… а ты как будто помолодел…»

«Ну да… как змея, протиснулся в щель и сбросил с себя старость…

Однако, тьма все еще висит… все такая же изменчивая, туманная…»

«И бесы в ней, водят меня туда-сюда уже который день…»

«И меня… то жарой пугают, то стужей… изныла душа, покоя хочет… а придет покой, захочется еще чего-нибудь…»

«Чего?..»

«Не знаю, каких-нибудь благ, но блага ли они?.. светает, мне пора…»

«Ушел Бенедикт… он постиг все тайны, связи времен, богом себя возомнил… и что?.. где он?.. купается в вечности, если только она вечность, а не черная дыра, что собирает звезды на севере нашего неба…

После несчастья в театре я иногда встречаюсь с Бенедиктом в доме на Поварской улице… я хочу его обнять, потрепать псу Пифагору загривок…

Секретарь мэра всех сбил с толку, устроив убийство на сцене… заставил приемную мать мэра играть роль дочери… вижу, как сама того не подозревая, она просовывает голову в петлю, не дождавшись занавеса… и все это в декорациях кошмара, ставшего реальностью для воображения…

Сам он скрывался в ложе над сценой…

Он тот же самый, и другой… лицо скучающее, застылое… не лицо, а маска…

Так и есть… он не может узнать себя, ощущает беспокойство…

Все перепуталось…

Он был и автором, и зрителем, и главным действующим лицом этого безумия, правда, замаскированного под очевидность…

Уже он путается в кулисах… он не понимает, как очутился на сцене, теряется в домыслах, гадает, кто его завлек, заставил надеть петлю…

Он застыл в неподвижности, в позе полной трагизма… и уже танцует в петле над оркестровой ямой вместе с женой и дочерью…

«Но это не моя дочь… или моя?..»

Воздух подергивается зыбью…

Зыбь усиливается…

Уже все танцует, раскачивается…

Открывается бездна, темная, мутная и тем более опасная…

Что скрывает муть?..

Все исчезает в мути… скрытые чувства, тайны его души…

Он осознает произошедшие с ним метаморфозы…

Время замедлилось… мгновения превращались в часы, месяцы, годы…»

«А дом на Поварской улице изменился, к нему пристроили крылья флигелей…

Я иду по коридору, заглядываю в комнату портного…

Сквозняки роются в бумагах на столе, в его книгах, разложенных на полках до потолка…

Рукой их не достать, нужна табуретка…

Помню, однажды я свалился с табуретки и приобрел рога на лбу… с рогами я больше похож на себя…

В комнату полковника я не решился войти…

Полковник застрелился… все еще чувствуется запах пороха… и дым висит вокруг лампы…

Полковник расстрелял портрет жены, потом пустил пулю в себя…

Жена полковника, Юлия, предала его…

Предательства полковник не выносил…

Убить жену он не смог, боль в сердце остановила…

Юлия променяла героя войны на гробовщика…

Умом женщин не понять…

Помедлив, я приоткрыл дверь в свою комнату… здесь в этой жуткой тишине когда-то витал мой дух…

И все еще витает…

Однако, кто-то здесь все изменил…

В комнате было светло, благостно и благодатно, а стало темно, уныло… кругом занавески, даже на зеркале…

Лишь стеклянные сосульки люстры над головой остались прежними… и вид из окна…

Кровать узкая, наверное, какой-нибудь старик поселился…

Закрыв глаза, я увидел жильца… ужасное видение…

Над кроватью висел портрет мальчика в панаме, которому год или два, а может и все три…

Неужели это я?.. вряд ли…

Кажется, кто-то постучался в дверь… и все еще стучится…

Наверное, сквозняк… нет, не сквозняк… мальчик в панаме… роется в бумагах на столе, что-то ищет… в тумане его разум…

Мальчику уже 7 лет… он сидит в инвалидное кресло тети на резиновых шинах… сочиняет… прибавляет слово к слову… играет словами… вводит себя в обман…

Послышался шелест…

Сквозняк листает сухие листья на террасе, словно страницы книги…