Александр Брежнев - Софринский тарантас

Сержант нахмурился и произнес:

— Собирайся.

Андрей изучающе посмотрел на избу, затем на трактористов и милиционеров. И понял, что он один. Они смотрели на него с превосходством и с каким-то зверушечьим напрягом, готовые в любой момент наброситься, если он окажет сопротивление.

Влажный воздух вокруг был таинствен и нежен. Пахло глиною и отмытою дождем травой. Сквозь грохот и шум доносилось пение птиц. А в том месте, где когда-то был лужок, перламутровой россыпью переливался на солнце туман. Взбаламученно кружась, он серебряной пеной покрывал землю и птиц, летающих над ней.

Сержант взял за руку Андрея.

— Ну, чего стоишь?

Налетевший ветерок распушил волосы на Андреевой голове и не дал слезам выпасть из глаз. По-собачьи заискивающе-хитро смотрели на него трактористы. И с привычной властью на лицах, в ярко начищенных хромовых сапогах нерешительно мялись рядом два ефрейтора.

Андрей рукой поправил ворот рубахи и сказал:

— Товарищ сержант, отпусти меня избу посмотреть.

— А зачем ее смотреть, — засмеялся тот. — Тут и так все ясно.

— На минутку отпусти, — вновь попросил Андрей. — У меня там отцовы фотографии. Да и дверь закрыть надо, а то вдруг кто зайдет.

— Бог с ними, с этими твоими фотографиями, — произнес сержант. — Привезем из милиции тебя, тогда и зайдешь.

— Слово даю, я не убегу. Разрешите, пожалуйста, вы же Лешке, я помню, разрешали.

— Сказано, потом зайдешь, — строго произнес сержант. И повел-Андрея к «уазику».

— Отпусти его… — вдруг сказал один из ефрейторов. — Никуда он от нас не денется.

— Эх ты… — зло выругался сержант. — Не хватало, чтобы он при нас удавился в этой избе.

Он был уверен в себе. Так удачно захваченный Андрей придавал ему силы. Когда чуть отошли от трактористов, он достал наручники.

— Сержант, за что?.. — наконец-то поняв, в чем дело, испуганно закричал Андрей.

— Молчи, тебе говорят, — буркнул он.

— Не имеете права, — и оттолкнув его, Андрей побежал к избе.

Ефрейторы с трактористами кинулись за ним.

— Ни в коем случае не дайте ему забежать в избу, — заорал сержант.

Андрей, легко оттолкнув от себя одного из ефрейторов, попытавшегося его остановить, забежал в избу и, холодея всем телом, упал на пол. Словно восстанавливая в памяти детство, он с какой-то новой, необыкновенной радостью смотрел на родные стены избы, дышал ее по-особому пахучим воздухом, вслушивался в только ему понятные звуки и шорохи.

К удивлению всех, он, не оказав более сопротивления, с какой-то смущенной покорностью разрешил одеть на себя наручники. А когда его вновь вывели к машине, то зазывно мигавший туман над тем местом, где когда-то был лужок, показался ему материнским платком, которым мать укутывала его в непогоду, когда он был маленьким.

— М-а-м-к-а!… — указывая на туман, прошептал он. — Мамка!…

Прибойной волной расстилался над землею платок. Как и в далеком детстве, он пуще прежнего звал и манил Андрея к себе.

Они не виделись целый год. И он предложил отметить ее день рождения как можно праздничнее. Когда они встретились, он так и сказал:

— Мне кажется, весь город смотрит на нас. Я так ожидал этого дня!

— Ерунда, — равнодушно произнесла она, принимая цветы. — Дата ведь не круглая.

— Пойми, это же твой день рождения, а не что-нибудь, — попытался он возразить и заботливо поправил воротник ее шубы.

— Ну это уж я лучше знаю, — улыбнулась она. Он попытался понять эту так не шедшую ее лицу улыбку, но так и не смог ее разгадать. Было в ней одновременно и что-то простенькое, и в то же время сложное. Затем, став серьезной, она произнесла:

— Вообще-то говоря, времени у меня мало.

Он потер рукой лоб и в растерянности закурил.

— Зайдем на минутку в кафе, — предложил он и добавил: — Я приглядел внизу площади нешумное и всегда открытое.

Она вновь посмотрела на него с улыбкой и сказала:

— Ну хорошо, веди, только ненадолго.

И радость вновь охватила его. И, приободренный ее согласием, он шагал рядом с ней, не чувствуя под ногами луж и размякшего снега.

Снежинки кружились в воздухе, и старинная улочка с церковью в центре казалась ему как никогда сказочной и красивой. Впереди горели огни и шумели машины.

Люди спешили навстречу, неся в руках стиральный порошок и вареную колбасу. Он хотел ей сказать о гражданской войне в Закавказье, о русских беженцах, толпы которых он встретил у Театра Советской Армии, но затем передумал. Не хотелось комкать этими событиями ее день рождения.

— А что в кафе есть? — неожиданно спросила она.

— Коньяк и водка, — ответил он и поспешно добавил: — Но ты не волнуйся, у меня с собой бутылка сухого…

— Ты все тот же, — неловко усмехнулась она, с напряжением всматриваясь в приближающиеся огни станции метро.

— С выпивкой кошмар какой-то, — начал он оправдываться. — Поначалу очередь не хотела меня пропускать. Но я все же прорвался. Говорят, скоро и ее по талонам давать будут, а там, может, грянет и подорожание.

Сказав это, он несколько минут молчал, дожидаясь, что же она скажет ему на это.

У подземного перехода она, поправив на голове свою новую лисью шапку, щурясь от снега, указала рукой вправо и воскликнула:

— Видишь?..

— Да, — произнес он. — Это белые колонны.

— Ну нет, что ты, — засмеялась она. — Это белые талоны, — и добавила: — А ты встречал в своей жизни человека-талона?

— Нет, — тихо ответил он.

— А я видела, и не один раз, — продолжила она и, прикоснувшись рукой к его груди, вновь засмеялась. — Сплошная чепуха какая-то… Надо же присниться такому. Он весь из картона, на спине бумажный мешок, глаза белые, как сахар, а на правой щеке штампик: «Уважаемый товарищ, приглашаю Вас приобрести в торговых точках нашего района школьные тетради…» Вместо волос у него на голове компостерные точки. И такое ощущение, словно он подвешен… А еще он то и дело гулит: «А у вас есть в паспорте прописка?..»

Он рад был тому, что она становилась прежней — веселой и любящей юмор. И он поддержал ее:

— Неужели на самом деле вместо денег будут талоны?

— И не просто талоны, — добавила она, — а на каждом будет волшебное клеймо: что пожелаешь, то и купишь.

— А кто это клеймо будет ставить? — спросил он.

— Дядя Добрый.

— Хорошо бы чемоданчик таких талонов приобрести, — улыбнулся он. — И я бы ходил по Москве как директор, без всяких забот. А то с мыслями о талонах, чего доброго, и умрешь.

— А я и вчера его видела! — вдруг вновь воскликнула она.

— Кого? — спросил он.

— Человека-талона… — засмеялась она. — У него костюм в клеточку… Я думала, что это на самом деле клеточка. А поближе подошла, то оказалось, что это талоны к его телу приклеены. Так сказать, униформа, чтобы его сразу могли узнать. Зато по лужам ему гулять нельзя. Поэтому он и подвешен.