Дэвид Митчелл - Тысяча осеней Якоба де Зута

Из-за двери высовывается шишковатая голова доктора Маринуса.

– Домбуржец! Позвольте вам представить барышню Аибагаву. И я вас всячески призываю: Orate ne intretis in tentationem [7]  Молитесь, чтобы не впасть в искушение ( лат .; Лука, 22: 40). .

Барышня Аибагава сразу же узнает рыжего зеленоглазого чужестранца.

– Добрый день, – у Якоба пересохло в горле, – барышня Аибагава.

– Добрый день, – отвечает она ясным голоском, – господин… Домбу-рожец?

– Домбуржец… Это у доктора шутка такая. Мое имя – де Зут.

Она ставит перед собой подставку для письма: поднос на ножках.

– «Домбу-рожец» – смешная шутка?

– Доктор Маринус считает, что да: мой родной город называется Домбург.

Она с сомнением произносит: «Хммм».

– Господин де Зут болен?

– Э-э… Да, немного. У меня вот здесь болит… – Он хлопает себя по животу.

– Стул как вода? – деловито спрашивает акушерка. – Плохой запах?

– Нет… – Якоб теряется от такой прямоты. – У меня болит… печень.

– Болит… – она очень тщательно выговаривает звук «л», – печень?

– Да-да, печень. А вы, надеюсь, в добром здравии?

– Да, я здорова. Надеюсь, ваш друг-обезьяна тоже здоров?

– Мой… А-а, Уильям Питт? Мой друг-обезьяна… Его больше нет.

– Простите, я не понимать. Обезьяна… Что нет?

– Нет в живых. Я… – Якоб показывает жестами, как будто сворачивает курице шею, – убил мерзавца, а из шкуры сделал себе кисет для табака.

Девушка приоткрывает рот, глаза полны ужаса.

Якоб готов застрелиться на месте, будь у него пистолет.

– Шучу, шучу! Уильям Питт жив, здоров и счастлив, безобразничает где-нибудь в свое удовольствие…

– Верно, господин Мурамото, – слышится из-за двери голос Маринуса. – Вначале нужно вытопить подкожный жир, а потом ввести в кровеносные сосуды цветной воск…

– Что ж… – Якоб проклинает свою неудачную шутку. – Приступим к изучению текста?

Барышня Аибагава пытается сообразить, как сделать это, оставаясь на безопасном расстоянии.

– Вы можете сесть сюда. – Он указывает на дальний край кровати. – Читайте вслух, а если попадется трудное слово, мы его обсудим.

Она удовлетворенно кивает, садится и начинает читать.

Куртизанка ван Клефа говорит высоким пронзительным голосом – видимо, считается, что это женственно. У барышни Аибагавы голос ниже, негромкий и успокаивающий. Якоб, пользуясь благовидным предлогом, рассматривает ее обожженное лицо и губы, старательно выговаривающие слова.

– «Вскоре после этого про-ис-шест-вия»… Простите, что это есть?

– Происшествие – это… случай, событие.

– Спасибо. «…Я изучил все, что Рюйш пишет о женском организме… Он высказывается против преждевременного извлечения плаценты. Его ученое мнение подтверждает мои выводы… и потому я избрал путь ближе к природе. Разрезав funis… [8]  Пуповина (лат.) . и передав ребенка в руки помощников… я ввожу палец во влагалище…»

Якоб впервые в жизни слышит, чтобы это слово произносили вслух.

Барышня Аибагава, уловив его изумление, вскидывает голову:

– Я ошибаться?

«Доктор Лукас Маринус, – думает Якоб, – вы бесчеловечное чудовище».

И отвечает:

– Нет.

Нахмурившись, она ищет в тексте место, на котором остановилась.

– «…С целью убедиться, что плацента располагается неподалеку от os uteri… [9]  Зев матки (лат.) . В этом случае, я уверен, она сама выйдет наружу… Нужно лишь подождать и, как правило, через десять-пятнадцать минут… начинаются последовые схватки… Матка сокращается и выталкивает плаценту… Если слегка потянуть за funis , плацента опускается… – барышня Аибагава бросает взгляд на Якоба, – во влагалище, и я извлекаю ее через os externum » [10]  Наружный зев матки (лат.) . . Все. Я закончить отрывок. Печень сильно болит?

– Доктор Смелли очень… – Якоб с трудом проглатывает комок в горле, – прямолинейно изъясняется.

Барышня Аибагава сводит брови.

– Голландский – чужой язык. В словах нет такая… сила, кровь, запах. Помогать при родах – мое… «признание» или «призвание»?

– Полагаю, «призвание».

– Помогать при родах – мое призвание. Если акушерка бояться крови, от нее никакая польза.

– Дистальная фаланга, – доносится из соседней комнаты голос Маринуса. – Средняя и проксимальная фаланги…

– Двадцать лет назад, – решившись, начинает Якоб, – когда родилась моя сестра, повитуха не смогла остановить у матери кровотечение. Мне поручили греть воду в кухне.

Он боится, что барышня Аибагава заскучает, но она слушает спокойно и внимательно.

– «Если только я смогу нагреть довольно воды, – так я думал, – мама не умрет». К сожалению, я ошибался.

Якоб хмурится. Он сам не знает, для чего затронул настолько личную тему.

В изножье кровати садится огромная оса.

Барышня Аибагава достает из рукава кимоно квадратный листок бумаги. Якоб, зная о восточных верованиях в перерождение души от насекомого до святого, ждет, что она выгонит осу в окно. Но акушерка давит осу бумажкой и, скомкав плотный шарик, выбрасывает его в то самое окошко.

– У вашей сестры тоже рыжие волосы и зеленые глаза?

– Волосы у нее еще рыжее моих, к большому смущению нашего дяди.

– Сму-зе-нию? – повторяет она незнакомое слово.

«Надо бы потом спросить Огаву, как это будет по-японски», – думает Якоб.

– «Смущение», стыд.

– Почему дядя испытывать стыд от рыжие волосы у сестры?

– В народе верят… Суеверие, понимаете?

– Мэйсин по-японски. Доктор это называть «враг разума».

– Так вот, согласно суеверию, женщины легкого поведения… то есть проститутки… всегда рыжеволосые.

– «Легкого поведения»? «Проститутки»? То же, что «куртизанки» и их помощницы?

– Простите меня за эти слова. – Якоб ничего не слышит из-за шума в ушах. – Теперь уже мне стыдно.

Ее улыбка – и крапива, и подорожник.

– Сестра господин де Зут – честная девушка?

– Гертье… очень мне дорога. Она добрая, умная и терпеливая.

– Пястные кости, – разъясняет доктор, – а вот здесь – хитро соединенные кости запястья…

– У барышни Аибагавы, – отваживается спросить Якоб, – большая семья?

– Была большая, теперь маленькая. Отец, новая жена отца, сын новой жены отца. – Короткая заминка. – Мать, братья и сестры умер от холеры. Много лет давно. Тогда много умер. Не только моя семья. Много, много горя.

– Однако ваше призвание… то есть акушерство… Это… Это искусство жизни.

Черная прядка выбилась из-под платка. Так и тянет дотронуться.

– В старые времена, – говорит барышня Аибагава, – когда еще не построить большие мосты через широкие реки, путники тонуть часто. Люди говорить: «Умер, потому что речной бог сердитый». Не говорить: «Умер, потому что большие мосты построить не умеем». Не говорить: «Люди умирать, потому что много невежество». Однажды мудрые предки наблюдать паутина, плести мосты из гибкая лоза. Или еще, видеть, как дерево упал через река, строить каменный островок посреди широкая река и соединить островок к островку. Строить такие мосты. Люди больше не тонуть в этот опасный река, много меньше люди тонуть. Мой плохой голландский понимать?