Александр Торик - Флавиан. Армагеддон

— Ого! Непросто с ней сестрам, наверное, — не выдержав, вставил я. — У нас-то многие матушки-игуменьи прямо «от сохи», и то «зажигают» — дай-дай! А тут потомственная аристократка.

— Непросто, говоришь? — улыбнулся отец Александр. — Ещё как непросто, слушай! Дала она послушание одной престарелой инокине из русских гладить чего-то там в гладильне. А та, по возрастной забывчивости, регулярно забывала после глажки выключить утюг — сам понимаешь, какие последствия такой «склерозности» могли для монастыря случиться.

— А чего ж тут не понимать, — опять не удержался я. — Пожар — он и в Африке, пардон, в Греции пожар. Пых — и нету монастыря!

— Вот-вот! — продолжил схимонах. — Кто-то из сестёр это подметил и доложил матушке игуменье, мол — опасна эта сестра на таком послушании, монастырь спалит! Вот и попробуй теперь представить себе реакцию на такое сообщение какой-нибудь нашей русской игуменьи, ты же их многих знаешь?

— Ну, разная может быть реакция… — задумался Флавиан, — от «вздрючки перед строем» до…

— До этим самым утюгом по склерозной голове! — невежливо перебил батюшку я, возмутившись своим несмиренным духом. — Вспомни, что мать Ф. у себя в монастыре над сестрами вытворяла! А игуменья Хр. в соседней епархии, пока её не снял новый Владыка?

— Прости их, Господи! — перекрестился Флавиан и обратился к отцу Александру. — Так скажи, как эта герондисса-баронесса отреагировала?

— Вызвала одну молоденькую сестру и дала ей послушание: каждый раз, как старушка-инокиня из гладильни выйдет, тихонечко зайти туда и проверить — не включен ли утюг, а если включен, то выключить, но — внимание! — «Делай всё очень тихо и незаметно, так, чтобы старая инокиня не узнала о своей забывчивости и не расстроилась из-за этого!!!».

Мы с Флавианом молча переглянулись — как у Гоголя — «немая сцена».

— Там что, «инопланетяне», что ли, собраны у них?! — не выдержал я паузы.

— Да нет. Возможно, просто настоящие христиане, или старающиеся такими стать, — улыбнулся схимонах, — уж точно люди хорошие! Запамятовал уже, у кого-то я прочитал, что прежде чем стать настоящим христианином, тем более — монахом, нужно научиться быть просто «хорошим человеком» в обычном мирском понимании.

— Так, отче! — произнёс Флавиан, обращаясь к отцу Александру. — Давай-ка адрес этого монастыря и телефон своего друга отца Кассиана!

— И оливочек, которые подкопчённые такие, отсыпь нам на дорогу, — заговорщически шепнул я на ухо доброму схимонаху. — Таких, какие ты нам в подъём на Гору давал. Уж очень они в пути хорошо силы подкрепляют.

— Отсыплю! — расплылся в улыбке любвеобильный афонит.

— Отче! — обратился я к Флавиану, сидящему с движущимися в руках чётками на кормовой лавочке верхней палубы парома, доставляющего нас вместе с другими афонскими паломниками в Уранополь, — объясни мне, бестолковому, как это понимать: «прежде чем стать настоящим христианином, надо научиться быть просто хорошим человеком»?

— Да это просто, Лёша! — ответил мне батюшка. — Вспомни притчу о сеятеле, который сеял семя Слова Божьего на разных «почвах» человеческих душ: «…вышел сеятель сеять; и когда он сеял, иное упало при дороге, и налетели птицы и поклевали то; иное упало на места каменистые, где немного было земли, и скоро взошло, потому что земля была неглубока. Когда же взошло солнце, увяло, и, как не имело корня, засохло; иное упало в терние, и выросло терние и заглушило его; иное упало на добрую землю и принесло плод: одно во сто крат, а другое в шестьдесят, иное же в тридцать. Кто имеет уши слышать, да слышит!» (Матф. 13:3–9).

Ты же читал у Святых Отцов толкования о том, какие страсти делают душу «каменистой», какие — подобной «дороге», какие «тернистой», помнишь?

— Ну да, читал Феофилакта Болгарского, Иоанна Златоуста и… кажется, Гладкова.

— Ну вот! А теперь обрати внимание на слова «добрая земля», на которой семя Слова дало сторичный плод — именно «добрая»! Вспомни, с самого раннего детства у нас в сознании появляются оценочные категории: «хороший — плохой», «добрый — злой».

— Пожалуй, в детстве «добрый — злой» даже актуальнее, чем «хороший — плохой», — подумав, ответил я.

— Правильно, Лёша! В этом и есть особенность чистого детского восприятия мира: по ощущению отношения к себе или другим — доброму или злому!

Обрати внимание, что Христос в Своей речи постоянно пользуется этими категориями — «Добрый человек из доброго сокровища выносит доброе, а злой человек из злого сокровища выносит злое» (Матф. 12:35); «Так будет при кончине века: изыдут Ангелы, и отделят злых из среды праведных…» (Матф. 13:49), и в прочих местах. Даже демонов Евангелие именует именно «злыми» духами, или духами «нечистыми» — обозначая злобу как некую духовную грязь-нечистоту, не свойственную изначально Божьему творению и приобретённую как новое качество. Замечу, что приобретённую сознательно и добровольно.

— И?

— И, соответственно, нечистота злобы, отравляя «почву» человеческой души, делает её неспособной к принятию и взращиванию в себе семени христианского учения о Боге Любви, неспособной к истинно христианской и, тем более, монашеской жизни.

Ну попробуй полить землю на грядке бензином и потом посадить в эту грядку что-нибудь — что у тебя вырастет?

— Да ничего! Или мутант какой-нибудь…

— Именно так, Лёша! — согласно кивнул Флавиан. — Злой человек или вообще не принимает Христа, отвергая его сразу, или, по какой-либо иной причине войдя членом в Церковь, становится этаким духовным мутантом, словно раковая клетка, отравляющая и убивающая здоровый организм.

— Понял, отче! — вздохнул я. — Увы! Видал и таких… Но ведь есть же и для злых возможность покаянного очищения и перерождения в духе?

— Есть! — кивнул Флавиан. — Только не абсолютная. Душа человеческая в некотором смысле подобна телесному организму: когда воспалительный процесс ещё не дошёл до критической стадии, и тело — например, нога — ещё способно напряжением иммунной системы победить болезнь — его лечат.

Когда начинается гангрена — поражённый орган ампутируют, или, в случае онкологического заболевания, удаляют опухоль с окружающими её тканями — врач причиняет человеку страдание ради спасения.

Но когда разрушительный процесс в организме уже перешёл в необратимую стадию, врачебное вмешательство становится бессмысленным, разве что обезболить удастся…

Так же и с душой человека: когда она ещё способна принять Спасение от Бога, Господь предоставляет ей все возможные условия и жизненные обстоятельства, чтобы она открылась и впустила в себя Христа и с Ним Царствие Божье.

Но когда взращенная в душе злоба уже сделала душу «мёртвой», то все усилия Небесного Врача не оживят «духовный труп».