Виллем Херманс - Больше никогда не спать

Тем же поездом мы едем обратно. Хотя я и провёл целый день в обществе Нуммедала, никаких признаков сближения не наблюдается. Обычно после подобных прогулок профессора начинают рассказывать анекдоты, говорить гадости о коллегах или посвящать вас в дела своих кошек, собак и детей.

Только не Нуммедал. Он смотрит на часы в свою лупу, и его рот недовольно морщится. Весь материал для лекций исчерпан, а избавиться от меня он тоже пока не может.

Когда же, наконец, наступит вечер?..

Поднимаясь по лестнице с конечной станции, мы снова оказываемся в центре Осло.

Нуммедал отворачивает внешние очки на лоб. Он останавливается, очевидно, хочет попрощаться.

Я рассыпаюсь в благодарностях за гостеприимство.

Но Нуммедал утверждает, что именно он получил от этой прогулки наибольшее удовольствие, — как будто я этого и так не знал.

— Герр профессор!

Мне приходится выжимать из себя слова, как будто я подавился куском угля.

— Герр профессор, простите, что я так настаиваю, но что всё-таки с аэрофотоснимками?

— С аэрофотоснимками?

— Да, снимками Финской Марки. Я, конечно, понимаю, что вы не можете извлечь их прямо сейчас из воздуха, но, может быть, завтра, если я зайду утром, ваша секретарша…

— У меня нет для вас аэрофотоснимков. Аэрофотоснимки! Конечно, у нас в институте есть снимки. Но специально для вас, чтобы вы взяли их с собой в поле… да о чём вы говорите! Мы же их не сами делаем.

— Но профессор Сиббеле…

— Да при чем здесь профессор Сиббеле! Почему это профессор Сиббеле обещает вам мои снимки?? Если вам так нужны аэрофотоснимки, приходите за ними туда, где они хранятся. А это — в Геологической Службе в Тронхейме. Всё равно вы будете в Тронхейме по пути на Север. Обратитесь в Геологическую Службу! Остмаркнесет, Тронхейм. Директор Валбифф. Он будет рад вас принять. Они только что переехали в великолепное новое здание, это его гордость. Он будет просто счастлив всё вам показать. Да, Валбифф — именно тот, кто вам нужен. Я прямо сейчас позвоню ему, дабы подготовить к вашему визиту.

Нуммедал протягивает мне руку.

— До свидания, молодой человек, всего хорошего. Передайте привет Арне и Квигстаду. И, конечно, заходите на обратном пути, когда закончите свои дела в Финской Марке. Не забудете?

Он снова отворачивает свои очки вверх.

— Ах да, только карту у вас заберу. Салют!

Он стоит на краю тротуара. Два толстых стекла очков на лбу и два перед глазами — словно четыре фонарика у него на голове.

Выставив трость вперёд, он входит прямо в поток машин. Движение останавливается, он переходит улицу. Кажется, что улица за ним захлопывается.

Что теперь?

Было бы нехорошо не послать Сиббеле какую-нибудь открытку. Покрутив железную вертушку, я заботливо выбираю подходящую цветную фотографию трамплинной вышки. Держа открытку за угол и мысленно ею помахивая, я иду к себе в гостиницу и пытаюсь придумать, что бы на ней написать. Ничего путного не получается, потому что в голову приходит только то, что я думаю на самом деле:

«…Ваша рекомендация к профессору Нуммедалу помогла мне весьма посредственно. Это почти слепой старик, видимо, уже не всегда адекватный. Целый день мне пришлось выслушивать его речи, при этом он не преминул случаем выразить своё весьма презрительное отношение к Нидерландам. К Вам, о высокочтимый учитель, он тоже большого уважения не питает. В молодости Вам как-то раз довелось с ним поспорить, и сдаётся мне, что он до сих пор Вам за это мстит. Уничижительно отозвавшись о Ваших научных достижениях при помощи нескольких тщательно подобранных фраз, он долго превозносил свои собственные работы. Всё это не имело никакого отношения к тому делу, по которому я пришёл, но я терпеливо выслушал его до конца. При этом он вёл себя так, как будто я приехал исключительно затем, чтобы на него полюбоваться. Тогда как он с самого начала догадывался, что мне нужны только аэрофотоснимки. Я…»

Где же моя гостиница? Она точно должна уже быть где-то рядом. Но место мне совсем незнакомо. Кругом не видно ничего похожего на отель. Даже магазинов нет. Глухой спальный район, где никому и в голову не придёт содержать гостиницу. Из внутреннего кармана я достаю маленький план города, найденный вчера в номере.

Так и есть — свернул не в ту сторону! Я теряюсь всегда и везде. Уже много раз это происходило со мной в незнакомых городах.

Только через час я добираюсь до гостиницы, а вечер так и не наступает. Я пытаюсь заказать в номер виски. Sorry sir, здесь это не позволяется. Обескураженно я выпиваю большой стакан воды, сажусь за маленький стол, и, открывая и закрывая рот, как рыба, выброшенная на берег, царапаю на обратной стороне открытки:

«Глубокоуважаемый профессор Сиббеле, пишу Вам с Севера, пока ещё не с крайнего. Сегодня утром я встретился с профессором Нуммедалом, который посылает Вам свои сердечные приветствия. Я очень благодарен Вам за это ценное для меня знакомство. Профессор Нуммедал принял меня необыкновенно радушно, и даже взял на себя труд провести со мной небольшую экскурсию по окрестностям Осло!

Что касается аэрофотоснимков, он переадресовал меня в Геологическую Службу в Тронхейме. Альфред И.»

Только в левом нижнем углу ещё остаётся немного места для подписи, и я рад, что моё полное имя там не умещается.

Северные страны обладают рядом достойных восхищения особенностей. Одна из них — мощь местной сантехники.

Душ — жёсткая щётка из воды. Я долго стою под ним, как будто могу таким образом смыть с себя весь этот бесполезный день. Как будто могу потом начать всё сначала. Но, закрывая в конце концов краны, я думаю: а действительно ли день был такой уж неудачный? Может, на самом деле Нуммедал был вполне доброжелателен? Может, он пытался достать мне аэрофотоснимки, у него этого не вышло, прогулку он придумал как бы в качестве компенсации, и ехать за снимками в Тронхейм — самое мудрое решение. А его резкости происходят от стыда за то, что он не смог выполнить данное Сиббеле обещание.

Насквозь промокшим возвращаясь в комнату, я включаю радио. Здесь, оказывается, и вправду можно поймать Хилверсум. Послушаем.

У микрофона профессор-физик читает лекцию. Программа называется «Замечательные факты из мира науки и техники» — в изложении, доступном широкой публике.

Чтобы флейта заиграла, рассказывает он, скорость струи воздуха в ней должна составить около ста двадцати пяти километров в час.

Что? Сто двадцать пять километров в час? Это скорость урагана. Такие вещи я, подающий надежды молодой естествоиспытатель, помню наизусть.

Со скоростью ста двадцати пяти километров в час нужно вдувать воздух во флейту, чтобы извлечь из неё более или менее приличный звук. Я никогда не отдавал себе в этом отчёта, хотя с семи до четырнадцати лет играл на самых разных флейтах.