Лев Сокольников - Распишитесь и получите

Не иначе, дедушка охотился на грачей в жиденьких лесах за городом.

— Почему враги не пришибли деда приняв за партизана?

— На то время о партизанах и речи не было, не донимали партизаны пришлых, и дед старым выглядел, не годился в партизаны, не внушал страха врагам «старый абориген вышел на борьбу с нами».

— Нет сведений, каким оружием пользовался дед на охоте. Рогаткой? Луком и стрелами? Картина! Сколько ворон добыть, чтобы троим прокормиться? Добывая пернатых, дедушка никого врагам не напоминал?

— Что взять со старой женщины, где она — и где оружие? Женщинам кухонный нож и скалка уже оружие.

Лихой была первая оккупационная зима, но к весне аборигены достаточно хорошо оглянулись по сторонам, трезво оценили «бытие свое» и утешились истиной:

— Не так страшен чёрт, как малюют! — кого имели перед глазами оккупированные граждане, поминая чёрта — по причине малого возраста установить не мог. Могли быть «чертями» оккупанты? Могли, но насколько — никто из взрослых семилетним пояснений не делал.

Не упомяни телевизионная страдалица дедушкину охоту на ворон — не вспомнил занятия кузена по отлову менее крупной пернатой дичи, коя во все времена проживает в городе рядом с человеком: воробья. Помои, если таковым было от чего появиться — монастырцы выливали в сугробы, не сходя с порогов келий:

— А куда девать? Пить прикажете? — в самом-то деле!

От помойных промоин в сугробе получался «колодезь», и в такие «колодцы» залетали воробьи в надежде найти что-то… Милые, наивные птицы: что может остаться съестного от голодных людей? — и сами становились добычей: кузен был умнее птиц. Сообразительнее.

Ловчий снаряд брата состоял из рамки, обтянутой мелкой сеткой и подпорки из тоненького прутика державшего рамку под углом к горизонту, к нижнему концу прутика тянулась длинная бечёвка, за которую из засады дёргал брат, когда в помойный «колодезь» залетало не мене трёх птиц… «Норма добычи».

Какое мясо в воробушке, с какого корма воробью нарастить биомассу в голодную оккупационную зиму, как ожиревшему воробью летать?

Кормись воробей у элеватора потерянным зерном, или овсом из конского навоза — другое дело, но элеватор сгорел, лошадей забрали на «нужды германской армии». Чему равнялся вес монастырского воробья без перьев, клюва, лап и средней шустрости — взвешиваний не проводилось: единственным определителем веса на то время был грубый мерительный прибор «безмен»: металлический стержень с противовесом на одном конце, с делениями и точками вдоль стержня, и с крюком на подвешивание груза. По стержню перемещалось кольцо с цепью, за кое поднимался безмен с взвешиваемым предметом. На вес ниже половины фунта безмены не отзывались, и тогда переходили на измерение стаканами.

Зафиксировать вес одного воробья безмен не мог.

— Вес монастырских воробьём не выше мышиного.

Брат жарил «добыч» над огнём в топке плиты, и целыми, без соли, отправлял жаркое по месту назначения. С костями.

— Какие у воробья кости?

Или родственник видел во мне сытого и не считал нужным делить «добыч», но вкуса мяса весёлой и живой птицы мира так и не узнал. И счастлив.

— Что видим, беся? Женщина с херовой памятью по заказу всплакнула о съеденных воронах, редактор орнитологии дубом просматривался, и пропустил плач первым сортом.

— Не только в орнитологии дубиной редактор выглядел, но не учитывал мнения зрителей, уцелевших в древних военных проделках. Редактора и простить можно: где он, а где война? Нужно было что-то к дате выдать — вот и выдал, Кто станет проверять редактора, имя смельчака и безумца?

Кто усомнится в супе из ворон первого оккупационного месяца? За первым месяцем шёл следующий, не лучше и без надежд, и не мимо дома, а в дом, селился и говорил:

— Мама, кушать хочу…

Оккупационные месяцы добротой не славились, и второй месяц был голоднее первого. Или не так? Не слышу грустной повести о житии во втором оккупационном месяце после закрытия охотничьего сезона на ворон.

— Подробностям места в газете не нашлось…

— Сколько сегодня редакторов способных разобраться в ляпах прошлого? Мало, потому враньё о питании воронами живёт непререкаемой истиной. Продолжай…

— «…дров не было, забор, огораживающий сад, разобрали на дрова чужие люди…»

— Как вредит многословие!

— В чём?

— Ну, как же! Чего гнилой забор вспомнила? Ответ: «чтобы заборами закрыть основные бедствия прошлого, обычай уголовного мира: малым преступлением прикрыть большое» Утащили чужие люди забор — туда забору и дорога, кому-то польза была, на заборе какое-то варево приготовили… Разве не «христиане» вы? Разве чужое, иноземное учение не призывает «возлюбить ближнего своего, как самого себя»? А за компанию — возлюбить и «дальнего»? Оказать помощь? Принести кому-то радость старым, ветхим забором? Малостью? Видел тот забор, его и «забором» грешно назвать: гнилое сооружение, символ границы между участками земли частных домов. Нам бы выжить — а там новый забор поставим! И как понимать «чужие люди»? Кто эти «чужие люди»? Немцы? В оккупацию «чужими» могли быть только враги, а все прочие были «своими, родными и близкими «совецкими» Нет ясности в вопросе о унесённом заборе ни для неё, ни для редактора: кто забор на дрова утащил? — обида за украденный забор шесть десятков после победных лет тяжко давит память вспоминальщицы и не собирается покидать.

— Допустимо, если г-н редактор, понимая нелепость древних страданий в нынешнем изложении, умышленно запустил в печать «заборный» абзац? Если так — большего врага прошлому, чем редактор губернского издания не найти!

— Интересно рассуждаешь! Родичи мечтали отправить забор в свою печь, а «чужие люди» обошли на повороте! Две равные весом обиды, из кои одна «от своих», крепче всей вражеской оккупации. Как жить после кражи забора «своими»!?

— В одном не соврала тётя, готов засвидетельствовать показания плакальщицы: в утробы отопительных устройств уходило всё, что соединялось с кислородом воздуха с выделением тепла, и не было нужным на тот момент.

— Понятно! Каждый из вас чем-то откупился от войны: она — страхом «чуть не застрелили» и жалостью об украденном заборе, ты — иной монетой. Вы, абсолютно каждый, чем-то заплатили войне, никто не получил прибыли.

— О каких «прибылях» речь? Кто-то и получил крупную прибыль, факт, но не всем дано знать о владельцах прибылей и размерах.

— Далее: «…мы жили в шестиметровой комнате вчетвером, а в остальных комнатах нашего дома господствовали фашисты…»