Харри Мулиш - Расплата

The royalty [71] Лица королевской крови ( англ. ). покоились в капелле позади высокого алтаря. Меж гробниц королей и королев толклись и мельтешили люди, которые ни при каких условиях не могли бы быть похоронены здесь, а около Coronation Chair [72] Коронационного трона ( англ. ). образовался затор. Антон, как и все, был поражен тем, что именно на этом троне, начиная с четырнадцатого века, короновались почти все английские монархи. Пережившее всех их дубовое кресло с простыми украшениями (спинка — вся в инициалах, выцарапанных Бог знает в каком веке и кем), ради сохранения исторической подлинности, никогда не реставрировалось. Под деревянным сиденьем — большой булыжник, The Stone of Scone [73] «Скунский Камень» — по имени города Скун в Шотландии, из которого этот камень был доставлен в Лондон. . Антон снова открыл свой путеводитель. Там говорилось, что камень этот служил подушкой библейскому Иакову [74] См. Бытие, 28, 14: «…И взял один из камней того места, и положил себе изголовьем, и лег на том месте. И увидел во сне: вот, лестница стоит на земле, а верх ее касается неба; и вот, Ангелы Божии восходят и нисходят по ней. И вот, Господь стоит на ней…» ; в восьмом веке до Рождества Христова он попал в Ирландию через Египет и Испанию, через тысячу четыреста лет — в Шотландию и наконец — в Англию, где до сих пор и находится. Как настоящую правду о королях можно было узнать, по его мнению, только из драм Шекспира, так и легенда о камне показалась ему вполне уместной и точной. Только когда в жилах ирландских претендентов на трон на самом деле текла королевская кровь, камень издавал стон, в остальных же случаях — нет. Антон рассмеялся и громко сказал по-голландски: «Так оно и было». И молодая женщина, стоявшая рядом, спросила: «Что — так и было?»

Антон посмотрел на нее — и в ту же минуту все было решено.

Все дело было в ее взгляде — в том, как она смотрела, и в ее волосах — густых, непослушных, рыжих волосах. Ее звали Саския де Грааф, и она работала стюардессой на КЛМ [75] КЛМ — Нидерландская королевская авиакомпания. . После того как они осмотрели Poets’ Corner [76] Уголок поэтов — место, где в Вестминстерском аббатстве похоронены поэты и писатели ( англ. ). , он пошел провожать ее. Она должна была еще заехать в «Сент-Джеймский клуб» за отцом: тот каждый год летал на Рождество в Лондон — повидаться с друзьями военного времени. Когда они подошли к клубу и остановились, чтобы сговориться о том, как им встретиться в Амстердаме, оттуда вышел генерал и сел в ожидавший его автомобиль с военным шофером.

Через неделю в Гааге, впервые в жизни встретившись с Антоном в вестибюле «Отеля Дес Индес», Де Грааф осторожно поинтересовался его семьей, и Антон сказал, что отец его был секретарем суда в Харлеме и что родители давно умерли. Только через полгода, в душный полдень в Афинах, где его будущий тесть был послом, поведал он Де Граафу свою историю. Выслушав Антона, тот ничего не сказал. Молча глядел он из затененной комнаты в ослепительный, полный стрекота цикад, благоухающий сад, где, журча, бил маленький фонтан. Слуга в белой куртке звенел на террасе кубиками льда: там сидели Саския и ее мать. Вдали, между кипарисами и соснами, виднелся Акрополь. Прошло несколько минут, и Де Грааф произнес:

— Даже хорошее в этом мире всегда имеет плохую сторону. А ведь бывает еще и другое.

Сам он во время войны состоял в одной из головных организаций Сопротивления и потому находился в постоянном контакте с правительством в Лондоне. Он тоже не любил говорить о тех временах; Антону было известно лишь то, что он слыхал от Саскии, но и та знала в лучшем случае половину. Впрочем, пожелай Антон узнать подробности, он смог бы прочитать о них в «Слушаниях Парламентской следственной комиссии», но этого делать он не стал.

Через год после первой встречи они поженились. Его дяди уже не было при этом: он погиб из-за глупой случайности, в автомобильной катастрофе. Вскоре после свадьбы Антон получил постоянную работу, и, с помощью Де Граафа, они купили полдома на одной из улиц позади Концертного зала.

В начале июня 1966 года, в страшную жару, Саския должна была присутствовать на похоронах друга ее отца, крупного журналиста, которого она знала еще с начала войны. Она попросила Антона поехать с нею, и так как он смог получить свободный день, то предложил взять с собою и Сандру, их дочь, которой исполнилось уже четыре года.

— Зачем, Тони? — спросила Саския. — Смерть для детей ровным счетом ничего не значит.

— Никогда не слыхал более нелепого утверждения, — сказал он.

Фраза прозвучала резче, чем ему хотелось бы. Он извинился и поцеловал ее. Они решили, что после похорон поедут на пляж.

Его тесть, ровесник века, только что вышел на пенсию и жил в загородном доме в Хелдерланде; он должен был приехать на машине. Саския позвонила ему и спросила, не хочет ли он заехать сперва к ним, тогда они успели бы до похорон выпить по чашке кофе. Но он отреагировал, как любой нормальный провинциал: пусть они не надеются увидеть его в Амстердаме, они что, не знают, что там полным-полно прово [77] Так называли в Нидерландах в середине 60-х годов молодых людей, устраивавших провокационные выступления, иногда — просто со скуки, иногда — по политическим мотивам. Термин был введен в 1965 году В. Баукхаузеном. ? Он говорил это шутливым тоном, посмеиваясь, но так и не заехал, несмотря на то что прошел через более серьезные испытания и никого никогда не боялся.

Похороны происходили в деревне, к северу от Амстердама. Они запарковали машину на окраине и, обливаясь потом в своих темных костюмах, пошли к маленькой церкви. Сандра была в белом платье и не страдала от жары. На деревенской площади было оживленно из-за множества знакомых между собою пожилых мужчин и женщин. Они приветствовали друг друга не скорбно и печально, но почти весело, а часто — радостно обнимаясь. Было много фотографов. Из большого черного «кадиллака» вылез министр, тот самый, что последнее время постоянно фигурировал в «Новостях» в связи с волнениями в Амстердаме. Его тоже приветствовали поцелуями и похлопыванием по плечу.

— Все эти люди сражались против немцев, — сказал Антон дочери.

— Во время войны, — ответила Сандра и решительным движением повернула голову своей куклы прямо. По лицу ее было видно, что она полностью в курсе дела.

Глубоко взволнованный, Антон рассматривал их. Он никого не знал; Саския, правда, здоровалась с кем-то, но и она уже не помнила, кто это такие. Они вошли в лишенную украшений протестантскую церковь, когда вступление на органе было уже сыграно, и сели в самый последний ряд. Гроб внесли внутрь, все встали, и Антон положил руку на плечо Сандры, которая шепотом спросила его, лежит ли теперь в гробу тот дяденька. Вдова вступила в храм под руку с Де Граафом — неся, разумеется, печать скорби на лице, но глядя на всех немного свысока и иногда кивая кому-то со слабой улыбкой.