Эдмондо Амичис - Итальянские новеллы (1860–1914)

Самые элементарные нужды нового капиталистического государства требовали не энтузиазма, а науки. Нужны были врачи, инженеры, агрономы, нужно было осушать болота, лечить малярию, строить заводы. Приходилось бороться и с суевериями, чтобы вырвать население из-под власти священников, открывать школы. Отсюда — успех позитивизма, впрочем распространяющегося в это время по всем странам Европы и перестраивающего науку, философию и искусство.

Позитивизм переоценивал ценности. Он пытался отрезвить людей от долго не сбывающихся мечтаний и заставить их поверить в медленный и упорный прозаический труд. На место того, что теперь называлось «утопиями», пришла наука о природе — образцовая наука, по которой должны были равняться другие. Разрабатывались новые методы исследования, основанные на опыте, проникнутые эмпиризмом и особенно рекомендующие научную осторожность выводов. В Германии, уже превратившейся в одну из самых мощных европейских держав и победоносно завершавшей свои завоевательные войны, позитивизм, конечно, играл другую роль, чем, например, во Франции, пережившей июньский разгром 1848 года, крушение республики в 1851 году, поражение 1870 года и первую пролетарскую революцию 1871 года. Очевидно, обращение к позитивным наукам, недоверие ко всякой метафизике и религии, к «романтизму» имело во Франции другие причины, чем в Италии, для которой позитивизм был средством переварить то, что уже было завоевано, и организовать наспех построенное государство. Позитивизм был средством ликвидации методов спешного общественного устроения, которые были взяты под сомнение не только теми, кому это угрожало гибелью, но и теми, кто не был удовлетворен половинчатым «восстановлением» и с горечью констатировал, что усилия патриотов привели лишь к торжеству крупной буржуазии и крупного землевладения. Познать действительность без иллюзий, без догматов, без пристрастий, для того чтобы изменить ее, открыть объективные законы физического и общественного мира, чтобы использовать их на благо людей, — таков был смысл позитивистских восторгов поколения, которое пыталось заложить основы новой науки и нового общества.

Искусство, с такой точки зрения, тоже должно быть научным, оно тоже должно стремиться к одной только правде. Это тоже труд, а не вдохновение, и предмет его изучения — не утонченный аристократ или непризнанный гений, а самые заурядные люди, создающие материальные ценности.

Около 1878 года в Милане образовался литературный кружок, в который вошли Луиджи Капуана — романист и критик, Чезаре Тронкони — критик, романист и блестящий полемист, Паоло Мантегацца — физиолог, дарвинист и автор научно-популярных книг, неоднократно переводившихся и у нас, критик Камилло Антона-Траверси, Клетто Арриги, который из «растрепанного» превратился в натуралиста и пылкого последователя Золя, и некоторые другие. К кружку принадлежал и Джованни Верга.

Направление получило название «веризма» (от слова «vero» — «правдивый»). Оно развивалось под сильным влиянием французского натурализма, что, конечно, не лишало его национальных особенностей и не препятствовало ему выполнять свою функцию внутри итальянского общества. Большое значение для веристов имели статьи Золя. Проповедь научности, объективности и беспристрастия была методологической предпосылкой, которую веристы приняли безоговорочно, хотя в их творчестве эти общие положения преломлялись по-разному. Связь человека со средой, понимаемой как среда материальная и общественная, как условия труда и быта, была одним из основных положений веризма и, так же как у Золя, покоилась на материалистических, более или менее ясно осознанных предпосылках. «Душа» рассматривалась как функция организма, а потому она связывалась с внешними условиями бытия. С такой точки зрения нравственная жизнь человека была результатом не только аппетитов тела, но и требований среды — культурных традиций, религиозных запретов, нравов, а потому человек не освобождался от ответственности за свои поступки, так же как и писатель — от нравственной оценки того, что он изображал. Нравственная мысль была в веризме не менее интенсивна, чем в романтизме, но теперь она принимала совсем другие формы.

Научно понять поведение персонажа — значило найти причины его поступков. Для веристов эти причины заключаются в материальном мире — в свойствах организма и в условиях среды. Всякое отклонение от нормы или от того, что принято считать нормой, свидетельствует о нарушении нормальных контактов со средой и, следовательно, имеет общественное значение. С такой точки зрения преступление есть не что иное, как безумие или ненормальность, вызывающаяся в конечном счете условиями, в которых оказался данный организм, пороком среды. Всякая болезнь сознания позволяет обнаружить болезнетворные начала, заключенные в обществе, и вместе с тем бороться с тем, что наносит вред личности.

Настоящая патология в ее клинической форме в произведениях веристов встречается редко, но всякая общественно вредная страсть рассматривается как казус, подлежащий ведению психиатра и обществоведа одновременно. Будет ли то разложение семейных устоев в крестьянской семье, или убийство, которое совершает ревнивый пастух, или эгоистические томления чересчур экзальтированной женской души, или лотерейный азарт, разоряющий целые поколения неаполитанских бедняков, аристократов и интеллигентов, — все это не просто проявление дурного характера или недостаток нравственности, а прежде всего явление общественное, потому оно и интересует автора-вериста. Диагноз этих общественных заболеваний свидетельствует о том, что при всем их принципиальном эмпиризме веристы имели свой взгляд на общество, который так или иначе проявлялся в их произведениях.

Связав человека со средой, поняв его тесное родство со всем тем, что существует, — с материальным миром, так как человек материален, и с животным миром, так как в нем проявляются те же законы растительной силы, нервной реакции и приспособления к среде, — веристы тем самым создали новую психологию, научную и художественную одновременно. Психическая жизнь вышла далеко за область отвлеченных понятий и осознанных желаний, она как бы овладела всем организмом и растворилась в нем. Художник должен был изучать темную сферу ощущений, непонятные самому герою влечения, подсказанные средой, вековыми навыками, опытом поколений. Психолог становился физиологом и социологом.

Задачи, которые ставили перед собою веристы, их творческие интересы, их художественная позиция по отношению к материалу — все, казалось, было прямо противоположно традициям исторического романа. «Поэтика» исторического романа — построение сюжета, развитие действия, взаимное расположение вымышленных и исторических персонажей, переплетение политической и любовной интриги, характеристика героев, стиль, — все было непригодно для нового времени и новой школы. Невозможной оказалась и большая форма романа, неразрывно спаявшаяся с его историческим содержанием. Веристская литература началась с «наброска» [1] «Bozzetto», «schizzo», «marchietto» — эти термины, заимствованные из живописи, употреблялись с одинаковым значением, хотя наибольшее распространение получил термин «bozzetto». .