Франце Бевк - Сундук с серебром

— Я приехала вчера вечером, — ответила она, вытирая платком слезы. — Вчера вечером приехала. Гляжу, все открыто… Что случилось? Кто вас так избил?

Отец долго глядел на нее, ей казалось, что он так и не ответит.

— Кто меня избил? — выдохнул Михале с трудом. — Никто… Никто меня не бил… Я сам…

— Говорят, это Пологар. Пологар вас избил.

Ответа не услышал. Снова начал бредить. К утру, когда Михале пришел в сознание, появился священник. Исповедь была короткой… Оставшись с отцом наедине, Ангелца сказала ему:

— Пологара забрали.

Он долго не понимал смысла этих слов. Не удивился, не почувствовал радости. Остался холоден, точно теперь это его уже не касалось. Михале мучила одна-единственная мысль, которая терзала и преследовала его, пока он был в бреду.

— Домик твой! — он с трудом ворочал языком. — Когда я умру, домик будет твой!

— Боже мой, не говорите так!

— Не продавай его Пологару! Продай кому хочешь, только не ему! Слышишь, Ангелца!

— Да. Не продам. Не продам Пологару.

— Петернелю отдай… Знаешь, старому Петернелю… долг…

Потом он перестал узнавать дочь. Женщину, которую он время от времени видел, он считал Малией. Умолял снять кота с его груди. Голос, звучавший над ним, казался несчастному таким далеким, что он не разбирал отдельных слов.

Умер он вечером, когда после дождливых дней небо прояснилось и первые сумерки спускались на горные склоны.

Ангелца через несколько дней вернулась в город. Она приехала в деревню с твердым намерением остаться с отцом. Слишком поздно! И домик уже был чужой, пришлось продать его Пологару, того за недостатком улик выпустили из тюрьмы. Кроме него, никто не хотел покупать хибарку. Она не смогла выполнить последнюю волю отца.

Под осенним солнцем, которое скупо освещало склоны, шла она вниз с сундучком в руках, назад, в мир, откуда бежала, обманувшись в любви. Горькие воспоминания, могила ребенка, все это было еще так близко и уже далеко-далеко. Она возвращалась в жизнь, в которой, может быть, исчезнет без следа, как ее темная фигура на тропинке осеннего леса.

Перевод Н. Лебедевой.

Дело было весной. Как-то раз Гривариха собиралась на поденную работу.

— И я пойду с вами, — сказала Нежка.

— Нет.

— Не останусь дома одна.

Гривариха вздохнула:

— Не приставай. Ты ведь знаешь, что будешь мне только мешать.

Нежкой звали маленькую девочку с румянцем во всю щеку и живыми глазенками. Сколько ей было лет? Как раз столько, что можно было без труда сосчитать на пальцах одной руки. На девочке было платьице в крапинку, сшитое из старой материнской юбки. За плечами у нее болталась пара косичек, тоненьких, как крысиные хвостики.

Мать с радостью взяла бы ее с собой. Она знала, что Нежка боится оставаться одна в этом безлюдном, далеком от всякого другого жилья месте. Возвращаясь по вечерам, мать частенько заставала ее в слезах. Но хозяева бывали недовольны, если поденщицы брали с собой детей — боялись, что вместо работы они будут возиться с детьми.

Нежка ничего не сказала, только сморщилась, собираясь заплакать.

— Если будешь умницей, не плаксой, я сделаю тебе куклу, — пообещала мать.

У девочки мигом прояснилось лицо.

— Правда? А когда?

— Вечером, когда вернусь. Будешь умницей?

— Да, — закивала Нежка.

О конечно, она будет умницей, а не плаксой. Чего бы она не совершила ради куклы! Вообще-то кукла у нее уже была, но только сделанная из обыкновенного полена. Брат Нежки Петерч, что был двумя годами старше ее, кое-как вырезал ножом несуразную круглую голову с тупым носом, так что кукла была похожа на кошку. Нежка пеленала деревяшку в рваную материнскую кофту, нянчила ее и баюкала. Разумеется, девочке куда больше хотелось иметь тряпичную куклу, одетую в пестрое платьице.

Усевшись на колоду под раскидистой грушей, Нежка смотрела матери вслед. Всякий раз она тряслась от страха за мать, глядя, как та переходит через бревенчатый мостик, — боялась, как бы она не упала в воду. И облегченно вздыхала только тогда, когда мать была на другом берегу.

В этот день Нежке не хотелось играть. Она желала лишь одного — чтобы солнце поскорей закатилось за гору и наступил вечер. Но когда она поглядывала на небо, ей каждый раз казалось, будто солнце стоит неподвижно все на том же месте. Склон горы был залит ярким утренним светом. Леса и луга, редкие дальние домики и нивы, кусты ежевики и ломонос — все утопало в солнечном сиянии.

Нежка понурила голову. Никогда еще время не тянулось так медленно. Она зажмурилась. Стало темно. Однако вечер не наступил. Она открыла глаза, и снова вокруг был день.

Она оглянулась на свой дом. Одним боком он прислонился к горе. Какой он был маленький и убогий! Закопченная дверь и четыре оконца — словно две пары испуганных глаз. Если бы в свое время все братцы и сестрицы Нежки захотели разом выглянуть во двор, в каждом окне появилось бы по две головки. Отец работал где-то в чужой стороне. Лишь изредка он ненадолго возвращался домой. Да и без него в доме было тесно. Дети друг за дружкой подрастали и уходили на заработки. Дома теперь оставались только Петерч и Нежка.

Петерч был очень тощим — «кожа да кости», — говорили о нем. Он пас на пустоши в горах их единственную козу. Обед он обычно брал с собой в котомке и возвращался только под вечер. Нежка ходила с ним несколько раз, но больше ее на пастбище не тянуло, хотя она очень любила Петерча. Никто не умел так хорошо свистеть и так искусно вырезать из дерева всякую всячину. Но она боялась головокружительной крутизны гор, колючего терновника и гадюк. Однажды она споткнулась и упала прямо в муравейник. Другой раз нечаянно наступила на осиное гнездо. На горе ее подстерегало множество опасностей.

Дома ничего этого не было. Но когда она оставалась совсем одна, здесь появлялись страшилища. При воспоминании о них ее била дрожь. Голова невольно вжималась в плечи. Пусть мама говорит, что нечистой силы не существует. Нежка ей не верит. Она чувствует присутствие чего-то жуткого.

Неподалеку стоял лес. К вечеру от него начинали расползаться тени. А весь день в гуще деревьев слышались странные, протяжные голоса. Внизу между скал пенилась и шумела горная речка. Звуки эти отдавались в ущелье угрожающим эхом. Под бревенчатым мостиком был водоворот. Здесь несколько лет назад нашли утопленника. Сама Нежка его не видела, но мысленно хорошо представляла себе мертвеца. И ужасно его боялась. Иногда ей чудилось, будто он поднимается по крутому берегу вверх. Топ, топ! Засохшие деревья на той стороне реки казались черными лешими или какой-то иной нечистью.

Над этим сухостоем нависал крутой берег, поверху которого тянулась изгородь. За изгородью выше по склону горы раскинулся выпас. Иногда между кустов Нежка могла разглядеть пастуха и небольшое стадо. Тогда она не ощущала себя такой одинокой в этом безлюдье.