Любош Юрик - И придут наши дети

Вода была мутной, илистой, но все-таки чистой, по ней не плавали масляные пятна, она не пахла химикатами и канализацией. В ясные, погожие дни река отражала синий цвет небосклона, и деревья противоположного берега, и пилоны моста.

Дунай уже давно перестал быть голубым, и в нем давно никто не купался. В реку сбрасывали сточные воды заводов, помои канализации, рыба воняла нефтью, а на поверхности расплывались масляные пятна. Уже никто не ходил на остров, потому что старица превратилась в вонючую канаву с раскисшими грязными берегами. Все это было ему омерзительно, его не покидало чувство, будто навеки утрачено нечто прозрачное, чистое, принадлежащее детству. Он частенько хаживал за город, вверх по течению, вода и тут выглядела не чище, но зато было потише, сюда ходили только страстные рыболовы и влюбленные парочки.

Он вспомнил, что запасы питьевой воды на Житном острове записаны в каталоги ООН и что по своим качествам они являются лучшими на планете. Вскоре вода может стать стратегическим сырьем и государства будут ее использовать, как, например, нефть. Братислава стоит у основания Житного острова и своими заводскими стоками и городской канализацией может загрязнить и подземные источники питьевой воды. Очень трудно предугадать движение подземных вод: что будет, если в них попадут нефтяные отходы? Сразу же за Братиславой стоит «Словнафт» — огромный нефтехимический комбинат, и хотя очистка сточных вод потребовала здесь миллионных расходов, сквозь фильтры под землю проникает немало нефтяных веществ.

Гидравлическая завеса «Словнафта» уже нарушила водный режим местности, из-за недостатка влаги погибло 180 гектаров леса… «Словнафту» уже выделили миллиардные капиталовложения, чтобы предотвратить его губительное воздействие, но оказалось, что и этого недостаточно, защитные меры требуют все больше и больше денег, необходимы новые фильтры, новое оборудование. Загрязнение подземных вод Житного острова грозит уничтожением целой области, а это означало бы не только экологическую катастрофу, но и серьезные политические проблемы.

Микулаш Гронец об этом прекрасно знал. Знали об этом и специалисты и общественность. И тем не менее об этом говорили как-то нехотя, половинчато, с явным неудовольствием. Вопрос этот витал в воздухе, но никто не решался задать его вслух: зачем было строить такой комбинат именно на берегах Дуная, над хранилищем питьевой воды, рядом с большим городом, в плодородной низине?

Все словацкие реки уже загрязнены, затянуты отходами масел, это почти мертвые воды. Кроме Дуная, в Словакии нет большой реки, воды мало, но и той, что есть, не можем по-хозяйски распорядиться. Теперь лихорадочно строим очистные станции, покупаем дорогостоящие фильтры, но сколько же потребуется времени, чтобы снова очистить реки? И кто знает, можно ли их вообще очистить?..

Гронец наклонился и опустил руку в воду. Она была холодной. Он стряхнул с пальцев капли, на коже остался тонкий маслянистый слой. Он покачал головой: нет, в этой реке купаться уже вряд ли будут когда-нибудь…

Он медленно возвращался в город, обдумывая аргументы своей статьи.

Ему было грустно, он понимал, что ни он, ни кто другой уже не вычистит авгиевы конюшни словацких рек.

— Сядьте спокойно, расслабьтесь, дышите глубоко и попытайтесь сосредоточиться… вот так, хорошо… вытяните ноги перед собой, руки положите на подлокотники… вот так… головой обопритесь о подушку… так уже лучше, пан Флигер…

Вы — пан Фердинанд Флигер, редактор «Форума»… это интересно, посмотрим, что можно здесь сделать. А пока просто сидите, не ерзайте, как первоклассник, ничего не говорите, все в свое время…

Люди обычно представляют себе кабинет психиатра, как кабинет зубного врача… видите… ничего подобного… В общем, это обыкновенная комната, успокаивающие тона, удобная мебель, мягкий свет…

А там, посмотрите, наш аквариум, рыбки благотворно действуют на нервную систему, если вы туда посмотрите, то увидите лишь прозрачный мир тишины и гармонии… Жаль, что вы не увлекаетесь…

Завели бы себе попугая или кошку, знаете, человеку нужен собеседник — тихий, ненавязчивый, верный друг… Знаете, в людях можно разочароваться, но эти немые твари вас никогда не бросят, даже коллекция марок не уйдет от вас с соседом или с коллегой… надо иметь какое-то хобби, заняться какой-нибудь деятельностью, которая помогла бы вам добиться гармонии чувств…

Еще древние мудрые философы учили, что гармония является основной предпосылкой спокойной жизни. Сегодня мы называем это душевной психогигиеной, и мне кажется, пан Флигер, что вам не хватает именно гармонии, душевного покоя, внутреннего равновесия…

Вот вы жаловались на свою работу, если я правильно вас понял, что не находите удовлетворения в работе, а точнее, вас мучают противоречия между вашей совестью и тем, что вы пишете. Ну что же, это действительно серьезная вещь, то есть я хочу сказать, что журналист должен верить в то, о чем он пишет, иначе и быть не может, иначе… вы понимаете, эти противоречия могут привести к серьезным душевным проблемам, даже к шизофрении, к такому вот раздвоению личности, когда человек думает одно, а ведет себя по-другому… И если вы знаете Достоевского и его Двойника… и двойственность вообще как одно из душевных заболеваний… противоречие и неуверенность, противоречие между бытием и сознанием…

Однако вернемся к вашим представлениям, я бы сказал, к вашей «идее фикс» о работе и бессмертии, которая вас приводит в ужас, и к тому, что из всего этого следует, то есть к вопросам, которые вы задаете себе и мне. И хотя я всего лишь обыкновенный смертный, да, да, не то, что этот ваш… как там его… ну, который выдумал, что он бессмертен, этот бедняга Пустай, да, да. Пустай, так вы сказали? Ну, и что он будет делать с этой вечностью? Ведь это тяжелое бремя, которое трудно вынести, нам хватает этого в течение одной человеческой жизни. Причем вечность — это не для человека, это категория, которую мы при своем опыте не можем ни объять, ни понять…

Это, по-видимому, особая душевная болезнь. Возможно, это компенсация за неосуществление своих представлений и мечтаний молодости, причем вечность невозможна с точки зрения биологической, но она точно так же невозможна и с точки зрения психологической, потому что структура человеческой психики не способна смириться с тем фактом, что она должна будет до бесконечности сопротивляться напору жизни, хотя это в какой-то степени звучит парадоксально, потому что человек ведь не может себе представить, что однажды он умрет, равно как и то, что он должен был бы жить вечно…

Если мы задумаемся над этим, то, конечно же, вы признаете, что я прав, ну, скажите, кто из нас верит в то, что в один прекрасный день он умрет? То есть, чтобы вы правильно меня поняли: конечно же, человек знает об этом, он видит, как умирают другие, но он как-то не может отождествить себя с мертвыми, потому что у него нет опыта небытия или смерти, и потому считает смерть чем-то еще очень далеким, малореальным и лично к нему не имеющим отношения. Разве это может случиться именно со мной?! И так далее. Понимаете?