Эрик Бутаков - Бульвар Постышева

Открылась калитка, вышел хозяин.

— Привет, Серый, — Архип поздоровался с Серёгой.

— Здорово, — ответил Сергей. — На Байкал?

Серый стоял в рабочей одежде — деревенским жителям нет времени летними вечерами отдыхать, день — год кормит.

— На Байкал. Ты как?

— Нормально. А ты что, опять с Новой? — Сергей показал глазами на машину, в которой осталась Юлька.

— Как обычно, — улыбнулся Архип. Почему-то всегда он приезжал к Сереге с Новой.

Сергей улыбнулся:

— Узнаю брата Колю.

— Что поделаешь?

— Вы надолго?

— На пару дней, максимум — три, четыре.

— Ясно. Ну, заезжай если что.

— Хорошо, спасибо. Серега, ну, я погнал, — Архип понял, что некогда лясы точить.

— Давай.

И Архип заскочил в машину. Тронулся. Пибикнул. «Пока!» — махнул рукой.

Серёга кивнул.

— Кто это? — спросила Юля.

— Друган мой. Потом расскажу. Классный парень. Работали вместе. Охотились.

— С Новыми? — у Юльки были такие противные глаза!

— Теперь они уже Старые стали. Хочешь «Пепси»?

— Не хочу, — Юлька чуть-чуть надула губы.

— Может, мне тоже тебе пару вопросов задать, про то, как на спор…? — спросил серьезно Архип. И, не дожидаясь ответа, продолжил: — Нет? Тогда давай не будем загружаться.

И, положив ей руку на ножку, чтобы сбить тему, глубоко вдохнув, сказал, как обычно говорят толстые бабы, когда приезжают в лес на пикник:

— Воздух-то какой, Марья Ивановна.

Юлька руку убирать не стала, а сверху накрыла её своей ладонью:

— Прости.

— Проехали.

И они погнали дальше.

На «Лесничем» и «ГАИшном» одновременно КПП, показав путевки на базу, платить не пришлось. Пропустили.

Дорога пошла по Тажерану. Суслики-шатуны стали носиться поперек трассы.

— Смотри, сколько свежей суслятины, — показал Архип на давленную тушку.

— Фу, — Юлька сморщилась, — перестань.

— Поскользнулся, гаденыш, — предположил Архип.

— Жалко, маленький.

— Тупой, раз под колеса залез.

— Всё равно, жалко.

— У-гу, — Архип на всякий случай кивнул, чтобы согласиться и не продолжать спорить.

На спуске к Черноруду, на горе, откуда уже виден Байкал — Святое Место. Стоит беседка, Бурхан, дерево в вязочках, бутылки, монеты, патроны и всё такое. Архип остановился. Они вышли. Юлька убежала «в туалет» повыше, за камни. А Архип повязал ленточку, бросил монетку и сломанную сигарету, достал пивка, брызнул и сел в беседке, попить пивка, любуясь своим «Бронхитом». Долго он его не видел. А уж как давно они не были на Байкале!

— У тебя, наверное, с ним много связано? — спросила, вернувшись, Юля, видя, как он смотрит на свою машину.

— Не то слово!

— Давно он у тебя?

— Давно-о. С девяносто пятого.

Архип вздохнул.

— Знаешь, расскажу тебе ещё одну историю, чтобы уж потом не возвращаться к грустному. Потом — отдыхать будем. А пока, всё будет по теме. Да и тебе, я думаю, любопытно будет узнать.

Юлька, само собой, уже прочитала его текст про Постышево, и у неё было много вопросов. Архипу некогда было ей пояснять, что да как, сказал, что когда допишет, тогда она всё и узнает. А тут, раз уж такое дело, решил её слегка просветить. Да и сам он это вспомнил, глядя на джип, — чего ж не рассказать:

— Наташка Упругова позвонила мне как-то в конце августа девяносто шестого.

— Какая Наташка?

— Упругова. В девичестве — Пивоварова. В рассказе, помнишь, она идет, как хиппейская комсомолка с русской косой.

— Да, помню. Ну-ну.

— Ну, вот тебе и ну. Позвонила на работу, говорит:

— Женьку убили.

— Какого, Женьку? — не понял я.

— Ткачука.

Меня, как подкосило! Я, как дурак, давай в трубу орать: «Как, что, почему, где, кто?» Она говорит:

— Не знаю. Знаю, что убили — и всё тут!

Поехал к ней. Что знала — сказала. Потом к его родителям. Там Ольга. Мать и отец в полном трансе, особенно мать. С Ольгой на кухне остались, она более-менее просветила ситуацию:

По официальной версии, его ударила ножом какая-то молодая девчонка, которая слетела с катушек, и в тот данный момент находится в психушки. Якобы, он её привел домой, они там шуры-муры, та чего-то там не выдержала, пошла на кухню, взяла нож, вернулась и завалила Ткача. Полный бред! Чтобы Женьку ухлопала какая-то там мокрощелка. Кто поверит? Но такова была официальная версия следствия. Кстати, я не помню, чтобы эту девчонку потом судили, что там и как — для всех загадка. Думаю, его сами менты уложили — в те года, говорят, модно было лицензии выписывать. Может, он их достал, может ещё, какие там дела были — я не знаю, последнее время мы с ним почти не виделись. Но то, что я не поверю в официальную версию — это как пить дать, пусть даже недоказуемо. На кладбище, целая аллея героев-бандюганов, с последним годом жизни «96». Кто сейчас что узнает? Я не про это хотел рассказать.

Похороны, конечно, пышные были. Народу много. Рев, цветы, венки, слезы, слова. Как без этого? С кладбища все потянулись в кабак, а мы с Упруговой — к ней домой. Водки взяли. Она наревелась, я просто нажрался. Обычно я не пью за рулем, а тут так всё было по хер, что я даже джип ставить не стал: напился и на нем домой поехал. Ночь уже была. Остановился у дома.

— Ну, что, — говорю, — Женька, если слышишь меня, подай какой-нибудь знак.

Думал, сейчас молния хлестнёт или гром ударит, или что-то ещё, но ничего — тишина. Я говорю:

— Ткач, ты же слышишь меня, а, может быть, и видишь, подай знак, братишка.

Опять тишина. Я ещё посидел маленько в машине, поговорил с Ткачом, потом вылез еле-еле, замкнул машину и побрел домой.

Утром просыпаюсь, голова болит, машина под окном, ключей нет. Что такое? Убился искать — нет и всё. А у меня и запасных-то никогда не было. Выхожу на улицу, смотрю: двери у моего «Бронки» открыты, ключи в зажигании. А я закрывал — это я точно помню: когда ключи от квартиры доставал, эти, от машины, мне мешали — карманы узкие. Меня, как током шибануло!

— Ну что, Ткач, — говорю, — хорошая у меня тачка?

Он любил машины, но на моей при жизни ни разу не прокатился. А вот после смерти прокатился, бродяга! Царствие ему Небесное! Да простит Господь прегрешения его!

И Архип перекрестился.

Поднял глаза к Небу, поднял банку с пивом к Небу: «За вас, ребята! За всех!»

И допил до последней капли. Банку бросил к Бурхану.

— Всё, милая, ни слова о покойниках! Поехали, — километров тридцать осталось и пара перевалов. «Там ждет нас ужин и ночлег, я печку растоплю…» Прости, что я расчувствовался. На Байкале со мной всегда такое — наваливаются воспоминания…

— Ничего, — сказала Юленька и прижалась к нему. — Хороший ты.

— Это — вряд ли! Поехали!

Через тридцать минут уже порядком стемнело. Точнее, не стемнело, а так, подернулось мглою вечерней, но ехать было противно, как в заляпанных жиром очках. Архип посмотрел на часы: маленькая стрелка не доходила до верхней точки циферблата два деления, большая — почти дошла, осталось пару раз секундной пробежаться по кругу. Так как на черном циферблате цифр не было, только золотистые тонкие палочки-деления, можно было предположить, что сейчас — без двух минут десять.