Эрик Бутаков - Выруба

В прошлые выходные мужики из соседней команды поднимали зверя — значит, зверь есть, нужно ехать, путевка на три дня — на выходные. Вообще в училище четыре команды. У каждой свой капитан, уже сложившийся состав и даже свои традиции. Лицензия одна, как правило, на всю зиму на весь клуб, значит, в месяц каждая команда может выехать один раз (выходные плюс пятница — начальник училища даёт отгул), за сезон получается два выезда, максимум — три. Кому повезет, тот и с добычей. Разумеется, лицензию не гасят, если какая-то из команд умудрится добыть зверя или козу. Но бывает и так, что приходится гасить, если нарвешься на егерский кордон — тогда всё, сезон окончен, остальные команды пролетают. Поэтому каждый выезд, это подарок судьбы, и его стараются не пропускать: подменяются в нарядах, мирятся с женами, занимают деньги на бензин и водку. Денег и так мало платят, а тут можно мясца домой привести. Кто же пропустит удовольствие охоты?: общения с друзьями-сослуживцами, лесной воздух, горький запах соснового костра, горький вкус студеной «горькой», азарт и стук в груди, когда загонщики кричат: «Опа! Опа! А, А, А», колотят палками по стволам, и вдруг раздается: «Зверь-Зверь! Зверь пошёл! Подняли зверя! Опа! Пошел, пошел, Опа! А, А, А!» Всё! Жди — сейчас перед тобой меж сосновых стволов запрыгают темные силуэты пугливых животных, захрустит старый кустарник, и выйдут на твой номер под выстрел сто двадцать косуль и/или (дай Бог!) семнадцать изюбрей! Всё! Жди! Сейчас попрут, ой, попрут, и все на твой номер! Вот щас — ты только дождись! — Аж руки трясутся, Бля!

Ну, кто от такого откажется?

Основная часть команды пришла вовремя. Но всегда есть те, кто ещё тянется (у них, как правило, спрашивают: не забыл ли он ружьё?) И, конечно, есть те, за кем, скорей всего, нужно будет ещё заезжать (про этих вообще пока лучше помолчим). Мужики, обменявшись приветствиями и рукопожатиями, стоят молча у своих рюкзаков и зачехленных ружей, мерзнут, но курят — ждут, когда из парящих ворот задом выползет «66-ой». Машина выползает нехотя из теплого бокса, ворчит и окутывает себя на морозе белым плотным облаком из выхлопной трубы. Теперь ей — старушке придется трое суток провести на морозе, прежде чем она снова вернется в теплое стойло. Борис Семенович — завгар, а в данном случае водитель, выпрыгивает довольно бодро из кабины, открывает дверь будки и говорит: «Загружайтесь». Давно бы так! Мужики зашевелились, передают, запрыгнувшему в кунг, свои мешки и оружие, и сами, кряхтя, лезут во внутрь в своих неудобных толстых синих комбезах и тяжелых летчицких унтах. Форма одежды почти у всех одна, разница в головных уборах: каракулевые шапки-ушанки военного образца, просто ушанки военного образца из цигейки, кроличьи шапки, толсто вязанные спортивные шапочки белого цвета. Маскхалаты из белого парашютного шёлка — пока в рюкзаках у кого есть — легко и удобно, складываются в кулачок и почти не промокают.

Борис Семенович Филипчук — невысокий мужичонка лет сорока с небольшим, большую часть службы оттарабанил на вертолетах. Он утверждал и утверждает, что всё зависит от одной гайки на вертолете, которой и привинчен винт. Лично ему повезло — эта гайка ни разу не открутилась. Боря любит пиво, но пить его боится, потому что потом его мучает желудок, который он лечит спиртом, и мучает жена Татьяна, которую успокоить вообще не возможно, пока не выветрится спирт. Борис Семенович уже на пенсии, но остался работать завгаром, потому что руки у него золотые и растут, откуда положено. Вот, к примеру, вчера он допоздна возился с машиной — готовил. И, надо отдать ему должное, приготовил как надо — Охота, как ни как. В будочке полный порядок: переделал дверь люка над столом в потолке (она теперь откидывается не вперед, а назад), закрепил получше буржуйку, заготовил сухие дрова на растопку, лавку починил, подмел пол, поковырялся в моторе — мотор теперь работает, как часики. И сам Боря не с похмелья — в этом плане Боря молодец! На нем вся ответственность за технику, мужики его за это и уважают. А в этот раз Борис пришел ещё и со своим «зятем», как он его называет, молодым человеком лет тридцати — тридцати двух, довольно плотным, спокойным, с открытым взглядом (сам себе на уме), а, главное, богатым — бензин за его счет в ответ на то, что попал в команду. Парень отличается от всех своей одеждой, оружием и имя у него какое-то необычное — Ермолай. Он загрузился сам и молча, поздоровался со всеми и тихонько сел в уголке, зажав свой карабин между ног.

Последним, проверив всё, в машину садится Макарыч — уважаемый капитан команды, самоуверенный, здоровый, пятидесяти лет от роду полковник в отставке, заместитель начальника училища, имеющий правительственные награды.

— Так, все здесь? — спросил Макарыч, закрывая непослушную дверь кунга.

— Ну, кто пришел — все.

— А кто не пришел?

— Сереги Смолянинова нету, Вальки Микумина, ну и Батя ещё не подошёл. Остальные все здесь, даже лишние.

— Серёги не будет — заболел, вот паренек за него, — Макарыч кивнул в сторону «лишнего», — а за Батей сейчас заедем и Микумина заберём по ходу — они рядом живут.

— Ну, еб твою мать, время-то сколько? Мы пока заедем, пока приедем — стемнеет. Что за люди? Договорились же: собираемся в пять в гараже. — Виктор Пахомов по прозвищу Вичик, вечно недовольный бывший прапор-завсклад не мог не возмутиться.

— Ну, что поделаешь? Я же, Бате не скажу: «Нет, Иваныч, ты давай, старик, сам по морозу скрипи, а то мы тебя забирать не будем!» Так что ли, Виктор?

— Да я не про Батю, я про Вальку. Хитрая жопа — раз за Батей заедут, то и его заберут! Устроился!

— Всё! Отставить! Поехали. Стукните там Семенычу — поехали.

Машина дернулась, одновременно всколыхнув всех, и потихоньку набирая обороты, потянула на выезд.

По городу ехали молча. В будке темно, холодно, маленькие окна замерзли и отражали только расплывчатый свет фонарей, не пропуская его вовнутрь. На темной стене они (окна) казались экранами небольших телевизоров, которые показывают мультики: ледяные узоры на них прыгали, переворачивались и играли какие-то свои роли, непонятные людям. Если ехать молча в темноте, то многое можно узнать, смотря на эти экраны, а что ещё делать?

Ехали долго. Стояли на светофорах. Движения на дорогах почти не было — рано, но светофоры уже не моргали желтым сигналом, как обычно ночью, а перегораживали дорогу красной волной. Семёныч не нарушал, вел уверенно, не быстро и по главным дорогам — считай на другой конец города. В начале седьмого остановились у «Батиного» дома, посигналили. Во многих окнах сразу зажегся свет. Через пару минут появился пожилой мужчина с заплечным мешком и мужчина средних лет с рюкзаком и канистрой. У обоих на плечах висели зачехленные ружья. Наши! Батя сел в кабину, а Микумин, передал канистру и вещи, залез в кунг, огрызнулся на замечания Пахомова, поздоровался со всеми, шумно устроился на лавке и закурил. Горький дым завис и растянулся по всей длине замерзшей будке. Благодаря светящимся «экранам» он превратился в медленное море. Летунам, скорее всего, дым напоминал облака.