Церенц - В муках рождения

– Молодец, парень! – рассмеялся Гурген и, обняв Ашота, привлек его к себе. – Бог тебя послал нашему маленькому войску на радость, посмотри, даже Овнан, и тот улыбается. Это великий дар. Вот какими должны быть наши княжичи! Ты всегда так весел и так храбр, не правда ли?

– Сюнийцы всегда храбры. А моя радость вот уже несколько месяцев как была омрачена. Дай бог долгой жизни и счастья тому ангелу, той женщине, которая вернула мне радость и вселила в сердце надежду. Выпьем за ее здоровье! – И взяв из рук телохранителя большую серебряную чашу, залпом выпил ее.

После этих слов наступило недолгое молчание. Овнан и Гурген посмотрели сначала на юношу, а потом вдаль, они оба подумали о собственных сердечных ранах. Один Хосров был спокоен и, закусив, поднял чашу.

– За эту женщину, – воскликнул он, – раз ты ее назвал ангелом.

– Ей богу, это ангел! Я в жизни не встречал такой женщины. Я видел ее только час, но по всей окрестности и стар и млад благословляет и восхваляет ее. Она мать всех несчастных, и, как говорил один старик, крестьяне ее называют богоматерью.

– Дай-ка, парень, сюда чашу, – сказал Гурген телохранителю, выполнявшему обязанность виночерпия. За здоровье этой женщины, этого бесподобного ангела, которая является матерью несчастных и приносит счастье молодым сердцам!

– За здоровье ангела, – сказал Овнан и по своему обыкновению выпил стакан воды.

– Пьешь воду? – опросил изумленно Ашот.

– Вот уже несколько лет как я пью только воду. Но пора двигаться. Вот ребята уже готовы, – сказал он и поднялся.

Не успел наш отряд проделать получасовой путь, как показался греческий полк численностью около тысячи человек. Громкий голос Гургена дал знать всем:

– Прославим бога, сыны Армении! Враг посылает к нам свои войска понемногу!

Овнан обратился к своим хутинцам:

– Сначала стрелы, потом копья и только в конце мечи! Смотрите же, храбрые сасунцы! Ни одной промахнувшейся стрелы и ни одного удара впустую!

И верно, когда враг подошел ближе, одни сасунские лучники ранили сто пятьдесят человек, и небольшой отряд, не дав грекам опомниться, напал на них. Излишне рассказывать, что делали Гурген, Овнан, Ашот и Хосров. Пот их мешался с вражеской кровью, снег покрылся трупами. Немного спустя, когда бой закончился, армяне подсчитали свои потери – убитых не оказалось, а раненых было только несколько человек. Они возблагодарили бога за удачу и продолжали продвигаться вперед, чтобы не дать врагу опомниться.

Когда греки добежали до своих и рассказали о поражении, воинов объял страх. Беглецы рассказывали, что силы армянского полка непобедимы, и каждый из них исполинского роста, цвет лица черный, как у сатаны, и что их не сто и не двести человек, а бесчисленное множество. Когда эти преувеличенные сведения дошли до самого военачальника и всего войска, ими овладело уныние.

Раздался приказ сняться с места и уйти по дороге в Карин. Греки отступили с такой поспешностью, что оставили у крепости Араманьяк очень много добычи. Армяне успели задержать еще несколько отставших греческих воинов, но Гурген велел освободить их.

Осажденные в крепости армяне не могли понять причины такого бегства и появления небольшого отряда и хотели было уже послать людей, чтобы узнать в чем дело, когда Гурген отправил одного из своих телохранителей к Ишханику с извещением обо всем, что произошло. Обрадованный Ишханик спустился вниз и пригласил в крепость всех своих храбрых соотечественников и освободителей.

Уже наступила ночь, когда под сводами крепости послышался лошадиный топот и шум сотен шагов.

Ашот радостно вскричал:

– Я вам сказал, что этой ночью мы гости князя Араманьяка?

– Кто этот юный князь? – спросил Ишханик.

– Это радость нашего небольшого воинства, – ответил Гурген.

– Если по результату судить о численности, то я в жизни не видел большего воинства, чем сегодня. О вашей радости я могу судить также.

– Это князь Ашот, сын Бабкена Сисакана. Храбрый, жизнерадостный и милый юноша. Не говорю о его внешности и красоте, но если ты хочешь, чтобы дела твои пошли хорошо, смотри ему в лицо.

– Выходит, что вы в лице этого юноши нашли не только радость, но и счастье.

– Слово счастье не идет к нынешней участи Армении. Но сегодня день удачи, оставим на завтра наши заботы и думы, а сейчас отдохнем и повеселимся.

Владелец крепости велел принести воды, гости помылись и привели себя в порядок. Залы осветились, в каминах запылал огонь, раздались музыка и пение гусанов 55, столы в изобилии покрылись всевозможными явствами, винами и отборными фруктами.

Ишханик то спускался вниз, словно не доверяя своей прислуге, то входил к воинам убедиться, хорошо ли их кормят, есть ли у них вино, готовы ли постели. И снова приказывал ничего не жалеть для этих храбрецов.

Когда все уселись за столы и Ишханик жестом руки пригласил всех угощаться, Гурген удержал его руку.

– Вахрич! – крикнул он. – Где же брат Овнан?

– Внизу, ужинает с сасунцами.

– Как я могу ужинать без него?

– Кто это? Пойду приведу, – сказал, вставая, Ишханик. Гурген вышел за ним и, увидев, что Овнан отнекивается, сказал:

– Овнан, из любви ко мне можешь поступиться сегодня покоем, – и взял его под руку.

– Перед твоей любовью не устоишь, как и перед силой твоей руки, – сказал Овнан. – Не пройдет и года, как тебя будет знать вся Армения.

– Я рад твоему предсказанию, а пока пойдем веселиться. Даже зимой бывают ясные дни, почему же не иметь их и нашим сердцам?

Итак, собравшись вокруг стола, все ели, пили и веселились. Овнан тоже казался веселым, на его грустном лице играла улыбка, а когда музыканты заиграли и певец запел песню, где повторялись слова:

Воспоминания прошедших лет, вернитесь,

Спящие розы, пришла весна, проснитесь,

Любовь и радость, хоть на миг улыбнитесь

– он закрыл глаза, ибо вспомнил, как двадцать семь лет тому назад чистый ангельский голос напевал эту песню в розовом саду. Неужели ушедшие дни могли бы вернуться, весна могла оживить мертвую розу, могли воскреснуть из мертвых любовь и радость?..

Вот о чем он думал, когда, закрыв глаза, притворился спящим. И был только один человек, кто следил за каждым его движением, ибо он один знал его тайну. Это был Хосров, который с каждой минутой все больше уважал его, видя его бескорыстие, беззаветную и самоотверженную преданность родине и презрение к славе.

Пир продолжался. Овнан кивнул Гургену и ушел к сасунцам отдохнуть. А Хосров, сидя за столом, беседовал с Ашотом Сюнийским, стараясь выведать у него тайну ангела, за здоровье которого так горячо и так охотно пили в тот вечер за скромной трапезой на снегу.