Павел Долохов - Ленинград, Тифлис…

— Я уезжаю, — сказал Ника.

— Когда? — спросила Вета.

— Сегодня вечером. Поездом в Гельсинфорс.

— Надолго?

Ника пожал плечами.

Вете вспомнились строчки из Байрона, Fare thee well, and if forever…

Ника молчал. Вета остановилась и крепко сжала Никину руку:

— Ника, не уезжай! Мне страшно, Ник…

Ника прижал Вету к себе, поцеловал в губы.

— Не бойся, Вета. Я вернусь. Скоро…

Они некоторое время шли молча. Потом Ника остановился и стал громко шептать Вете в ухо.

— Слышишь, Вета! Скоро весь этот кошмар кончится. Будет война, скорая и бескровная. И все они сгинут, фашисты, коммунисты, все. Мы будем свободны и счастливы. Мы будем богаты, Вета!

Они некоторое время стояли неподвижно, обнявшись. Потом Вета оттолкнула Нику.

— Прощай!

Ника повернулся и пошел, не оборачиваясь.

…Ветина жизнь прервалась в ночь на 2 февраля 1938 года. Накануне у них с Данилой допоздна были гости. Вете показалось, что она не успела даже закрыть глаз, как в передней затрещал звонок. Накинула халат, пошла открывать.

Что было потом, она видела смутно. Словно это было не с ней, а она остранилась. Кажется, в комнату вошло несколько человек, двое военных, один штатский и еще один штатский — управдом Сидорычев. Ей показали какую-то бумагу.

— Распишитесь здесь…

Вытащили ящики из стола и вывернули содержимое на пол — бумаги, фотографии, старые письма. Сбросили на пол книги и картины, простучали пальцами стены.

Потом Вету увезли. Она успела поцеловать колючую щеку Данилы. Взяла на руки Татку, коснулась губами ее щек. Татка спала на удивление крепко. Не проснулась. Только чмокнула во сне губками.

Вету везли в закрытом кузове. Под потолком тускло горела лампочка. В углу — красноармеец с ружьем. Окон в кузове не было, но Вета зажмурилась и очень отчетливо увидела свой последний путь. Они проехали по пустому Каменноостровскому, мимо «Стерегущего», выехали на Троицкий мост. Обогнули памятник Суворову, проехали мимо Летнего сада, свернули на Шпалерную. Машина затормозила. Послышались голоса и лязг открываемых ворот.

Ветина смерть дурно пахла — когда за ней захлопнулась дверь, ее обступили запахи — карболки, экскрементов и человеческого пота. И уймища бумаг. Смерть была налаженным бюрократическим производством.

— Ваше имя, отчество, год рождения. Где родились? Тифлис? Такого города нет. Как он называется сейчас? Дбилиси?

— Вы неправильно написали.

— Не учите меня. Я правильно написал: Дби-ли-си… У людей, которые ее допрашивают, одинаковые лица. Когда они заполняют бесчисленные бумаги, морщат лоб и кусают ногти.

— Социальное происхождение? Из дворян?..

— Муж? Художник?..

— Образование? Среднее… незаконченное высшее…

— Место работы? Нет постоянного места работы? На содержании мужа? Так и запишем: иж-де-вен-ка…

— Где содержится… Лентюрьма УГБ НКВД…

— Распишитесь здесь…

— Ваш тюфяк… Получила… Распишитесь здесь…

Ветин ад состоит из коридоров и душных камер.

— Повернитесь лицом к стене… Руки назад…

— Ваше место в углу…

Сокамерницы тоже все на одно лицо. Расспрашивают. Дают советы.

— Ничего не подписывай. Ни в чем не сознавайся…

— Мне не в чем сознаваться…

— Все равно ничего не подписывай… Это смерть…

— А если не подпишу, отпустят?

— Дадут срок… Пошлют на лесоповал…

— Далеко?

— Сибирь…

Вета водит ложкой по дну алюминиевой миски.

— Ты ешь. Тебе силы нужны…

Вета делает несколько глотков.

Дни и ночи слились в бесконечные сумерки.

Лязгает замок. В камеру входит огромного роста военный.

— Всем встать!

Военный проходит вдоль ряда построившихся. Всматривается в лица. Останавливается напротив Веты.

— Что, новенькая?

Вета кивнула. Военный треплет ее по щеке.

— Отвечать по форме: так точно!

У Веры по спине пробежал холодок.

— Кто это? — спросила она у соседки, когда дверь с лязгом захлопнулась.

— Майор Поликарпов. Комендант.

А кто-то сверху добавляет:

— Командир расстрельной команды.

Прошла вечность, и Вету вызвали на первый допрос. Опять бесконечные коридоры.

— Руки назад. Лицом к стене.

Кабинет будничный. Закрашенные белой краской окна. Портрет Дзержинского на стене. Маленький блондин в лейтенантской форме за письменным столом согнулся над бумагами. Опять все сначала.

— Имя, отчество, год рождения. Где родились?

На этот раз без ошибки: Тбилиси… Лейтенант уже не спрашивает, подсказывает ответы, не отрываясь от бумаг:

— Из дворян… Отец нефтепромышленник…

— Мой отец правозащитник, адвокат. Он помогал большевикам.

Лейтенант поднимает глаза. У него красные от бессонницы глаза.

— Здесь записано «нефтепромышленник».

— Это ошибка.

— Разберемся…

Лейтенант опять погружается в бумаги.

— Расскажите про ваши контакты с иностранцами.

Вета немного оживляется. Откидывается на стуле.

— Начиная с Тифлиса?

— Да!

— В Тифлисе я училась во французском лицее. Там все преподаватели были иностранцы. Французы. Один из них сделал мне предложение…

— Дальше.

— У нас в доме жил английский офицер. Он очень за мной ухаживал…

— А здесь, в Ленинграде?

— Здесь я с иностранцами не встречалась.

Лейтенант опять поднимает на Вету красные глаза.

— Вы лжете, Дадашева.

— Я говорю правду. Клянусь!

— Вы знали Фредерикса?

— Господи, Ника? Так он же русский!

Лейтенант привстает на стуле и произносит торжественно:

— Фредерикс — агент германской разведки.

В кабинете тихо. Слышно, как где-то тикают часы.

— Вы были любовницей Фредерикса?

Вета отвечает чуть слышно:

— Нет…

— Опять лжете! У нас точные сведения.

Лейтенант берет со стола бумаги.

— Вот, что про вас тут написали… Артистку Асадову вы знали?

Вета не выдержала, закричала:

— Эта дрянь…

— Не ругайтесь. Ее заявление соответствует нашим агентурным сведениям. Фредерикс расплачивался с вами через торгсин?

— Ника раза два делал мне подарки…

— Чаще, Дадашева, чаще… Вот что пишет агент Семенов…

Вета вспомнила симпатичного Степан Степаныча, продавца из торгсина.

— Какие задания вам давал Фредерикс?

— Мы были просто друзья…

— Это он поручил вам написать идейно вредную книжку?

— Ника ничего не понимает в фольклоре…

— Будем отпираться? Зря. Ознакомьтесь и подпишите.

Лейтенант протягивает Вете несколько исписанных мелким почерком листков бумаги. Вета с усилием читает:

«Категорически отрицаю связь с представителями иностранных государств…»

— Подпишите и поставьте число.

— Какое?

— Уже 8 февраля.

… Лева Лилиенталь перешел Литейный, свернул на улицу Петра Лаврова. День был по-весеннему теплый и солнечный, из водосточных труб с грохотом падали и разбивались об асфальт глыбы льда. Лева вошел в парадную дома с чуть заметной вывеской «Комитет ОСОАВИАХИМ» [6] Общество содействия обороне, авиационному и химическому строительству. , поднялся на третий этаж, позвонил два раза в звонок. Дверь сразу же открылась. Лева прошел по темному коридору и вошел в приоткрытую дверь. В комнате почти не было мебели: два письменных стола, шкаф и сейф. За столом сидели двое: один помоложе, другой постарше. Лева называл их по имени-отчеству, одного — Сергей Сергеевич, другого — Матвей Матвеевич. Так они представились восемь лет назад, когда Леву завербовали в осведомители.