Павел Долохов - Ленинград, Тифлис…

В следующем году, фабрика Байера открылась в Нижнем Новгороде, а еще через год — в Петербурге. Тогда перебрался в столицу и Исидор. Уже в новом звании — генерального представителя фирмы «Байер АГ» в России. Контора его была в новеньком доме на углу Невского и Екатерининского канала, недалеко от того места, где бомба анархистов разорвала в клочки доброго царя Александра II.

В Петербурге Исидор женился. До этого женщинами он интересовался мало. Когда возникали желания, что было нечасто, шел в бордель.

С невестой своей, Серафимой, Исидор познакомился на приеме у ее отца, банкира Алоиза Гершфельда. Исидор сразу обратил на нее внимание. Голубые глаза, точеный носик, шатеновые чуть вьющиеся волосы. Она сидела в стороне, ни с кем не разговаривала. Исидор подошел к ней и что-то спросил. Она покраснела и ответила невпопад. А потом он встретил ее в нотном магазине на Невском. Исидор навел справки. У Алоиза Гершфельда состояние восемь миллионов, недавно купил имение под Житомиром. У дочери официальных женихов нет.

Исидор несколько раз приглашал Серафиму в театр. Ходили на оперу — в Мариинский и в Итальянский. А как-то утром Исидор надел визитку и отправился к Алоизу, просить руки дочери. Алоиз выслушал благосклонно.

— Мы современные люди, Исидор Мейерович. Пусть решает Симочка сама. Мы не станем мешать ее счастью.

Свадьба была в хоральной синагоге.

Сразу после свадьбы молодые отправились в путешествие, в Германию, Швейцарию, Италию.

Приехали в Петербург через два месяца и сразу же въехали в новый дом на Мойке.

Одним из первых посетителей был Мойше, раввин из хоральной синагоги.

— Я слышал, что господин Годлевский ожидает прибавления семейства. Я надеюсь, что все будет у нас?

Исидор ответил довольно сухо.

— Благодарю вас, ребе. Но мы решили крестить наших детей по христианскому обряду.

— Вы хорошо об этом подумали, господин Годлевский?

Когда раввин встал, чтоб попрощаться, Исидор протянул ему конверт с чеком.

— Это на нужды синагоги.

Михаил родился в марте. Крестили его в Андреевском соборе, на Васильевском. Там же крестили и Соню, самую младшую, она родилась через три года. А среднего сына крестили в лютеранской кирхе Санкт-Паули, на Невском. И назвали его Максимилианом.

Когда дети подросли, их отдали в школы при лютеранском приходе. Мальчиков — в Петершуле, а Соню — в Аннешуле. Дети были разные. Макс пошел в отца. Учился блестяще. Особенно хорошо давались ему языки. У Сони был хороший слух. Ей взяли учителя из консерватории и тот не мог на нее нахвалиться. «У вашей дочери большой талант…» А Михаил был бездельник и хулиган. В четвертом классе он получил колы почти по всем предметам и разбил окно в уборной. Исидора вызвал директор школы Рихард Паппе. «Господин Годлевский, я боюсь, что с вашим сыном нам придется расстаться…» Исидор перевел значительную сумму в попечительский совет. Михаилу наняли репетиторов по всем предметам. Годам к четырнадцати Михаил успокоился. Учился неважно, но не хулиганил. Правда, Исидор замечал, что от Михаила попахивает табачком, а как-то раз ему показалось, что он видел сына в пролетке с веселыми девицами.

Школьные годы пролетели быстро. В 12-м году Михаил поступил в университет, на медицинский. А через год Макс уехал в Германию — учиться в Гейдельберге на химика. Хотели послать в Германию и Соню, но не успели, началась война. Соня поступила в Петроградскую консерваторию.

В тот день, в августе 14-го, когда Германия объявила войну, толпа разбила витрины «Байер АГ» на Невском. Исидор распорядился убрать немецкие надписи и прикрепить на фасаде большой триколор. Макс уехал в Гейдельберг в начале июля. Уже ходили слухи о войне. В Боснии убили эрцгерцога. Исидор долго сидел в кабинете, рассчитывал, что лучше для Макса, ехать или остаться. Потом решил: «Пускай едет». На Варшавском вокзале Макса провожала вся семья. Из тех, кто провожал Макса, только Михаилу довелось увидеть его снова, через сорок лет.

Михаил уехал на фронт вольноопределяющимся. С медицинским обозом стоял в ближнем тылу действующей армии, сперва в Белоруссии, потом на Двине. Делал по двадцати операций в день. Научился пить спирт.

В семнадцатом происходило что-то непонятное. Сперва почему-то отрекся государь. Затем солдаты бросили фронт и стали убивать офицеров. Летом Михаил вместе с несколькими офицерами, вернулся в Петроград. Город кишел пьяными солдатами. На Невском лузгали семечки. В октябре матросы разогнали адвокатов из Временного правительства, а рабочие разгромили завод Байера. Исидор сидел в кабинете у камина и пил портвейн. К Михаилу пришли офицеры из полка.

— Мы на Дон. Ты с нами?

— Я с вами, сказал Михаил. Они выпили шампанского.

На Дону было пьянство и неразбериха. Из Добровольческой армии Михаил перебрался на восток, в армию Колчака. Там было не лучше. Как-то раз во время сильной пьянки штабс-капитан Рыбников уставился на Михаила оловянными глазками и произнес, едва раскрывая рот:

— А что с нами делает этот жид?

Михаил вскочил, схватил обидчика за грудки:

— Я — русский офицер. Вы ответите!

Он посмотрел по сторонам. Все были сильно пьяны. Многие улыбались, сочувственно.

Ночью Михаил ушел к «красным». Перешел по льду широкую речку, едва не заблудился в лесу. Приняли его хорошо. В той части, куда вышел Михаил, уже был врач, доктор Живаго из Москвы.

— Ну как там у «белых», коллега?

— Там плохо, сказал Михаил.

— Здесь не лучше, — Живаго затянулся папиросой.

С «красными» Михаил прошел почти всю Сибирь. Его отпустили в Чите, после контузии.

До Петрограда Михаил добирался месяц, в насквозь промерзших поездах. В Петрограде было пусто.

Он вошел в дом на Мойке. Двери были выломаны, окна разбиты. Разбитая мебель, распоротые тюфяки. На полу лежали фирменные конверты: «Байер АГ». Людей в комнатах не было. В сторожке он нашел дворника Герасима. У Годлевских были обыски. Искали золото и офицеров. Исидора несколько раз увозили на Гороховую. После очередного обыска, зимой 19-го, они решили бежать. Поехали под Житомир, там у Серафимы была родня.

Позже Михаил узнал, что то местечко под Житомиром осенью 19-го разгромили гайдамаки Петлюры. Среди евреев не уцелел никто. Михаил приехал туда через несколько лет. Пытался найти захоронение. Бесполезно. Убитых бросали в овраг и забрасывали черноземом.

А жизнь продолжалась. Михаил пришел на свой факультет. Теперь он назывался «Первый медицинский». Учился еще два года. Ходил в довоенной студенческой фуражке. В доме на Мойке устроили коммуналки. Михаилу оставили кабинет отца с видом на Новую Голландию.

Михаил закончил институт летом 25-го. Он был самым старшим на курсе. В день окончания допоздна сидели в студенческой столовой, пили пиво и горланили песни. Потом отправились гулять. Добрались до островов. Была тихая белая ночь. Кто-то из девок захотел прокатиться на лодке. Михаил стал стучаться в дом лодочника. В окне появилось заспанное лицо.