Игорь Шагин - Белая полоса

Через несколько недель Сергея-людоеда отсадили, а в камере в этот же день появился новый сокамерник, осуждённый в этот же день к ПЖ. И ДПНСИ так же сказал: «Смотрите». На вид ему было лет двадцать — черноволосый худощавый парень. С его рук сняли наручники, предварительно положив в камеру скатку и сумку с вещами, отобранными на шмоне для пользования в камере. Закрылась дверь, и он с недоверием посмотрел на присутствующих.

— С суда? — спросил Дима.

— Да, сегодня осудили, — ответил он.

Вновь прибывшего также звали Сергеем, и он тоже был из Белой Церкви.

— За что? — спросил я, пока Анатолий и Дмитрий занимались приготовлением ужина.

— Неплохо живёте, — Сергей посмотрел на телевизор и на пачку фильтровых сигарет, а потом под нары — на лежавшие на газете яблоки и репчатый лук. — Я баланду беру.

— Вот, спасибо Игорю Игоревичу и его супруге! — сказал Анатолий.

— И администрации, — добавил я.

— Можешь не брать, — сказал Дима. — А когда закончатся, будем брать.

Я дал Сергею сигарету, и он подкурил.

— Убийство троих, — сказал он.

— А из каких мотивов? — спросил я.

— Ревность, а написали, что корысть. Я в отпуск из армии приехал на десять дней. Выпил с приятелем. А он давай мне рассказывать, что моя девчонка гуляла с другим. Я сначала к ней, а она не писала — не хотела расстраивать. Я и раньше об этом знал — мне написали. А я не поверил. Ещё выпил, ночью к нему, знал, где у него ружьё. И застрелил его. Вышла мать. И её. А потом отца. И утром обратно в часть. Оттуда меня и забрали. Соседи написали, что в доме не хватает ценных вещей. И мне дали корысть. А была бы ревность. И, может быть, не было бы ПЖ.

Толик расстелил на своей наре газету. Сергей кушал, сидя на моей наре. Дима с миской разместился на скатке под решёткой двери.

После щелчка электрозамка входной двери и голосов в коридоре Анатолий стал расстилать свою нару.

— Я буду спать на полу, — твёрдым голосом сказал Сергей.

— Нет, будешь спать со мной! — улыбаясь, сказал Анатолий.

— Это тебе там всякой хуйни наговорили, — сказал Дима, — что тут «пыжики» друг друга ебут.

— Да, — сказал Сергей. — В камере сказали, что, поскольку там баб нету, ебут друг друга.

Анатолий отвернулся к стене. Дима показал Сергею, как расстелить скатку, чтобы осталось место для него. Я дал Сергею пачку сигарет.

— Только кури вот здесь, на коридор, — сказал Дима.

Я лёг спать. Дима сел на скатку и продолжил читать.

На следующий день Серёга — корпусной — после прогулки принёс телефон. Оля сказала, что с доставкой в СИЗО оплатила необходимый металл, листовое железо, уголок. Мама сообщила, что собирается приехать на свидание. После приговора, пока он не был рассмотрен Верховным судом и не вступил в законную силу, осуждённые числились за Апелляционным судом, и Лясковская стала давать разрешения их родственникам на краткосрочные свидания. И мама сказала, что на следующей неделе выедет из Санкт-Петербурга. На следующей неделе меня посетил адвокат, сказав, что мама уже в Киеве и собирается прийти ко мне на свидание в пятницу вместе с Олей. В назначенный день меня вывели из камеры за дверь участка ПЛС через коридор следственного корпуса «Катьки», провели через внутренний двор СИЗО и на второй этаж в корпус, в котором была расположена клетка для краткосрочных свиданий для пожизненно заключённых. Она состояла из трёх секций для проведения при необходимости одновременно трёх свиданий. Секции между собой были разделены железной решёткой. В каждой секции были железная табуретка и телефонная трубка перед плексигласовым, зарешёченным крашеной арматурой стеклом. Меня завели в среднюю секцию клетки. Я сел на табуретку, и после этого дежурный снял с моей левой руки наручник, пристегнул мою правую руку к железной ножке табуретки и закрыл дверную решётку секции клетки. Так я оставался сидеть несколько минут. После чего офицер через дверь из небольшого коридора в помещение перед оргстеклом завёл маму и Олю. На глазах у обеих были слезы, а на лицах — улыбки.

По телефонной трубке практически ничего не было слышно. Я говорил громко через оргстекло. Краткосрочное свидание давалось на четыре часа, пролетевшие, казалось, за пять минут. В основном говорил я, стараясь заполнить мрачную обстановку бодрым настроением. Мама и Оля, иногда задавая вопросы, всё время смотрели на меня. Я сказал, что Владимир Тимофеевич занимается написанием для меня дополнений к кассационной жалобе. Все ждали Верховного суда.

Офицер сказал, что свидание окончено, и попросил Олю и маму покинуть помещение. Пока дежурный отстёгивал мою руку от железной табуретки и застёгивал мои руки наручниками за спиной, Оля ещё некоторое время стояла в узком коридорчике перед комнатой свидания и махала мне рукой. Мама смотрела на меня. Я помахал им в ответ. Дверь между комнатой свидания и коридором закрылась, и меня с офицером впереди и конвоиром с собакой за спиной увели в камеру.

На участке ПЛС один за одним стали снимать «баяны» — глухие решётки — и заменять их прямоугольными, на всё окно коробами из мелкой железной сетки, через которую проходил в камеру воздух, а свет — через полупрозрачное мутное металлизированное стекло. Данная конструкция была рассчитана на то, чтобы в камере света и воздуха было больше, но блокировала возможность «гонять коней» — затягивать через окно в камеру верёвку с камеры верхнего этажа или с соседнего следственного корпуса, а посредством этой верёвки — сигареты, чай, продукты с так называемого «общака» и малявы-записки.

Однако металлизированное стекло не помогло воспрепятствовать межкамерной связи. Через некоторое время в металлизированных стеклах коробов появились дыры размером с кулак, хотя от первой решётки в камере с ячейкой не более трёх сантиметров до стекла короба было не менее полутора метров. В камерах ПЗ какие-либо металлические предметы отсутствовали, не говоря уже о длинных железных прутьях, которыми в металлической сетке, залитой стеклом, можно было бы пробить дырку. Стекло вокруг выбитого отверстия было подкопчённым, и, исходя из этого, можно было сделать предположение, что с длинного «причала» — смотанной из газет тонкой палки — к стеклу лепился со стороны камеры горящий пластик. От его нагревания стекло трескалось и высыпалось само, образовывая отверстие. А оставшаяся тоненькая металлическая сетка рвалась узлами на затягиваемом канатике.

Из переданных Олей электродов, уголка и листового железа в камерах на всех трёх этажах начали устанавливаться дополнительные нары, и со временем отпала необходимость кому-то спать на полу.

Был первый месяц лета. Снова приближалась жара, обещая температуру в камерах до тридцати, а то и до тридцати пяти градусов. Вентиляторы на участке ПЛС не были разрешены. Когда во всех камерах железные «баяны» были заменены на металлостекло и добавлены верхние нары, тот же офицер из режимного отдела сказал мне, что начальник СИЗО просил передать, что если будут переданы три холодильника, то они будут поставлены на каждый этаж участка ПЛС. Но только три. И я таким предложением воспользовался. Через некоторое время Оля передала в собственность следственного изолятора три холодильника — многосекционных, с морозильной камерой и прозрачной стеклянной дверью, какие использовались в магазинах для торговли охлаждёнными продуктами. Холодильники были установлены на каждом этаже «бункера» в ответвлениях Г-образных коридоров. Я попросил Олю через корпусного Сергея передавать всевозможные замороженные продукты, которыми щедро делился с дежурными на коридоре, а также маргарин и свиной жир. Теперь телефоном я мог пользоваться каждый день, точнее — каждую ночь, помимо того времени, когда телефон приносил корпусной.