Игорь Шагин - Белая полоса

— Вот пускай предъявляют обвинение, — сказал мне Владимир Тимофеевич, когда следователь ушла и мы остались в кабинете вдвоём, — тогда можно давать показания. Им сейчас не показания нужно брать, а думать, как уголовное дело (первое) пропихивать через суд.

Владимир Тимофеевич ушёл, а через пару дней меня посетили оперативные работники МВД, точнее — отдела по борьбе с экономическими преступлениями. Что конкретно они от меня хотели, было неясно, ибо один всё время злобно повторял: «Да хватит с ним говорить!», а второй — по-доброму: «Вам нужно сейчас думать, Игорь Игоревич, как не получить ПЖ». И я попросил, чтобы меня увели в камеру. А ещё через день меня посетили представители МВД из отдела по борьбе с организованной преступностью. Я попросил их представиться — один назвался полковником Фурманом. Другой — полковником Корейбой. Не расслышав, записывая на листе бумаги, я переспросил: «Корейка?»

— Корейба, — раздражённо ответил тот, кто сидел за столом.

Второй стоял у окна и практически всё время молчал. Корейба сказал, что его прислал поговорить со мной генерал Опанасенко.

— Это тот, кто в РОВД давал команду меня бить? — спросил я.

— Да слышишь, ты! — стал повышать на меня голос Корейба. Потом перешёл на украинский: — Пэтро Мыкытовыч дуже порядна людына. А тебе я ещё сделаю, — снова перешёл на русский.

— Хватит, хватит, — говорил ему Фурман.

Я нажал на кнопку — в кабинет заглянул дежурный. Я попросил меня увести.

Утром я отправил заявление в прокуратуру с просьбой оградить меня от посещений представителей МВД, а также описал предмет разговора и указал фамилии приходивших, и что расцениваю их приход как психологическое давление на меня перед судом. А на начальника СИЗО СБУ написал заявление, чтобы без присутствия адвоката ко мне никого не пускали. Позже я получил ответ из прокуратуры, что беседа Фурмана и Корейбы, по результатам проверки, проходила со мной в установленном законом порядке. (А потом Владимир Тимофеевич показывал в деле разрешение, которое Фурману и Корейбе на моё посещение-свидание выдал следователь Демидов за несколько дней до передачи дела в суд. Моей жене Демидов в свиданиях отказывал. Также в деле была объяснительная от Фурмана и Корейбы, которые написали, что приходили ко мне, чтобы расспросить о новых преступлениях. «Ты говоришь, что тех не совершал, — улыбнулся тогда Владимир Тимофеевич, — а они пришли расспрашивать о новых».) Адвокат сказал, что теперь, когда дело передано в суд, без разрешения судьи меня никто посещать не будет. На конец марта было назначено распорядительное судебное заседание Апелляционного суда г. Киева, на котором под председательствованием судьи Лясковской должен был решиться вопрос, будет ли дело принято к слушанию. Хотя по закону присутствие подсудимых на распорядительном заседании было не обязательно, я изъявил желание присутствовать и направил по этому поводу ходатайство в суд.

Моего сокамерника Сергея Кудинова по его заявлению в прокуратуру дать показания на русском языке посетил следователь. Как сказал Кудинов, его (Кудинова) при даче первых показаний ввело в заблуждение толкование слова «умысни» — не как «умышленные», а как «уместные» действия. И следователь долго и вопросительно, по словам Кудинова, смотрел на его адвоката. Сергей сказал, что все свои показания на русском языке изложил в протоколе собственноручно. Написал, как открыто вёз в ручной клади магнетроны через границу, никакой контрабанды не совершал. И как следователь воспользовался его незнанием украинского языка, чтобы получить в протоколе подпись о признании им вины в совершении контрабанды. Кудинов сказал, что следователь, перечитывая его показания, несколько раз говорил: «Да как же!» А потом ушёл в плохом настроении.

У Кудинова было высшее техническое образование, к тому же он немного знал английский язык и с удовольствием мне помогал в занятиях. Всё свободное время — а это было почти всё время нахождения меня в камере — я учил слова, изучал правила, понемногу читал английские книжки.

В Апелляционном суде г. Киева в марте состоялось распорядительное заседание суда, на которое были приглашены только адвокаты. Как сказал мне посетивший меня на следующий день Владимир Тимофеевич, никого из обвиняемых — тех, кто писал ходатайства доставить их в суд, — не доставили. На распорядительном заседании адвокаты заявляли, что дело не может быть назначено к слушанию из-за массы процессуальных нарушений на следствии, в том числе лишения следователем права давать показания, о чём говорил и Владимир Тимофеевич. Также мой адвокат ходатайствовал о закрытии в отношении меня дела ввиду отсутствия доказательств и об освобождении меня из-под стражи. «Понятно, что тебя никто освобождать не будет, но так надо», — сказал Владимир Тимофеевич. Все заявления и ходатайства были проигнорированы, а дело председательствующей судьей Лясковской было назначено к слушанию. Местом последнего был определён не один из залов Апелляционного суда г. Киева, а находящийся на окраине Киева кинотеатр «Загреб», в котором только что закончился процесс по делу Шкиля и который Апелляционный суд г. Киева арендовал у городских властей для большей возможности сделать процесс по делу «Топ-Сервиса» гласным и публичным.

После предварительного заседания и принятия судьёй Лясковской дела к слушанию мне в числе других подсудимых из Апелляционного суда г. Киева было направлено и вручено под подпись спецчастью СИЗО СБУ обвинительное заключение.

Обвинительное заключение представляло собой копию обвинения с приведёнными ниже под каждым эпизодом доказательствами, состоящими из выдержек из показаний свидетелей, ссылок на документы и другого; при этом фамилия Шагина в показаниях свидетелей отсутствовала. Во всех показаниях, выборочно приведённых следователем о ведении переговоров или возникших конфликтах, присутствовала фамилия Фиалковского — учредителя ООО «Топ-Сервис», бывшего директора ООО «Топ-Сервис» и действующего народного депутата Верховной Рады Украины, — после чего непременно следовал вывод, что у Шагина возник преступный умысел «наказать» или устранить того или иного человека, как будто в защиту интересов Фиалковского. И для реализации этого умысла Шагин обращался к Макарову, с которым организовал банду, и к членам этой банды Старикову и Маркуну. В то же время следователем Демидовым Фиалковский ни по одному эпизоду допрошен не был, чтобы подтвердить или опровергнуть показания свидетелей. А по поводу рэкета в показаниях написал следующее: «Об угрозах со стороны каких-либо лиц в отношении Шагина и других руководителей и учредителей “Топ — Сервисa” мне ничего не известно, и я никогда не слышал о подобных ситуациях, хотя, конечно, мог просто об этом не знать. О случаях вымогательства денежных средств у Шагина и других мне не известно. Хотя это не означает, что такого не было…» (А потом, как бы оправдываясь, предложил встретиться и сказал моей жене: «Как же я расскажу о рэкете, я же народный депутат!») Создавалось впечатление, что обвинительное заключение написано не Шагину, а Фиалковскому, где следователю Демидову, например, на доследовании оставалось только в некоторых местах заменить фамилию Шагин на фамилию Фиалковский. И, видимо, по этой причине и с этого времени Фиалковский, как соучредитель предприятия, имея влияние на других соучредителей, начал закладывать и распродавать активы (акции, заводы) предприятия АОЗТ «Топ-Сервис», где я являлся соучредителем и президентом компании.