Конн Иггульден - Воронья шпора

В некоторых обращенных к Эдуарду глазах действительно трепетал огонек жадности, однако Ричард угадывал в них и отзвуки прежней магии. Перед ним находились суровые и опытные люди, которые уверяли себя в том, что великан, одетый в полированную броню, непременно заметит и выделит их. И поэтому они готовы были совершить на бранном поле такие деяния, которые произведут на него впечатление. Эдуард действительно всегда выделял лучших среди тех людей, которыми командовал, и это ощущалось даже не столько в его словах, сколько в том, как он смотрел на них, какими он их видел.

Когда капитаны Кларенса вернулись к своим полкам, шеренги немедленно пришли в движение. Однако пики и прочее оружие оставались у них на плечах и не были выставлены в сторону войска Йорков.

Эдуард посмотрел на лишенного командования Джорджа Кларенса, в растерянности стоявшего неподалеку в полном неведении насчет своего нового положения при собственном брате, короле Англии, и, с видимым усилием заставив себя преступить собственное презрение, заговорил с ним:

– Ты еще покажешь себя с лучшей стороны, Джордж, я в этом не сомневаюсь. Ведь ты – сын нашего отца, как и я сам. Как и Ричард. Не забывай об этом.

– Едва ли, – ответил Кларенс и, к удивлению Ричарда, вдруг всхлипнул, уткнувшись лицом в руку – так, чтобы они не видели его слез. Эдуард молча смотрел на него, и Глостер заговорил, чтобы скрыть глухие рыдания Джорджа:

– А теперь поехали, брат. Садись в седло, пока твои люди не углядели чего… Может, остановимся здесь и перекусим…

Он умолк, потому что Эдуард покачал головой:

– Нет. До Ковентри осталось всего пять или шесть миль. А Монтегю все еще крадется за нами. Когда пришедших расставят по местам и определят в строй, мы продолжим свой путь туда – сегодня же. Так что держись возле меня, Джордж, хорошо? Сможешь рассказать мне все, что ты знаешь, до начала сражения.

Кларенс заморгал при виде столь опрометчивой самоуверенности старшего брата. Ему было известно, что армия Уорика более чем в три раза превосходит силы обоих Йорков и что такое войско не выходило в поле после Таутона. Он полагал, что в распоряжении Эдуарда находится равное войско, но реальность настолько отличалась от его представлений, что его бросило в холодный пот.

Малость помолчав, Джордж взял себя в руки. Проглотив свой страх, он без лишних слов склонил голову, признавая над собой власть старшего брата.

Остановившись под весенним солнышком, Ричард Уорик ощутил внезапное прикосновение печали. День выдался прекрасным: последние клочки хмурых зимних облаков давно унесло ветром, и солнце, разжижая кровь и делая все вокруг таким привлекательным, грело веселую зеленую землю, возвращая стремление жить и желать.

Стоя на городской стене Ковентри, Ричард чуть пригнулся вперед, чтобы посмотреть вниз. По правую руку от него поднималась башня, и граф подумал, что, пожалуй, стоит преодолеть еще один лестничный марш и подняться на более высокую точку обзора. Прикоснувшись рукой к кладке в тени башни, он отметил, что кирпичи еще сырые, но наверняка согреются к концу дня. Какой-то частью собственного сознания Уорик наблюдал за собой со стороны: как странно размышлять о том, каковы на ощупь камни стены, когда перед тобой раскачиваются, приближаясь, знамена армии Йорков! Уорик предполагал, что Эдуард останется в сотне миль от него на севере, пока не соберет ту великую рать, которая необходима бывшему королю, чтобы вернуть все потерянное. Только безумие могло заставить сыновей Ричарда Йорка развернуть боевые знамена, еще не собрав достаточное количество сторонников. И тем не менее граф Уорик ощущал, как душу его сковывает холод.

Знамена Кларенса полоскались в воздухе рядом со стягами Йорка и Глостера. Три брата соединились – еще одна рана в и без того кровоточащем сердце Ричарда Уорика. Озирая со стены Ковентри окрестные поля, он размышлял о том, как воспримет его дочь этот факт, когда узнает о нем. Ему было жалко ее – как отцу.

Уорик лично обращался к королю Эдуарду за разрешением на этот брак. Это он посоветовал легкомысленным молодым влюбленным бежать во Францию и сопутствовал им. Это он, Ричард Уорик, выехал, чтобы спасти Джорджа и Изабел, когда на них обрушился гнев Эдуарда и им пришлось бежать.

Припав спиной к камням стены, граф глубоко дышал, наполняя легкие чистым воздухом, не замаранным на высоте вонью извилистых улочек и кухонных очагов. Он видел их дочку, свою внучку, родившуюся на море и получившую имя только для того, чтобы умереть некрещеной в брызгах морской пены. Это приказ короля Эдуарда не позволил им высадиться со своего утлого суденышка в Кале. Это флот лорда Риверса пытался перехватить их у южного берега Англии и прогнал их в открытое море.

Уорик скреб стальными пластинами своей латной перчатки по кирпичу, оставляя на нем все более глубокие борозды и не замечая этого. Он помнил Эдуарда еще юным бычком, любителем выпить, подраться и посетить гарнизонных девок в Кале. Тогда Эдуард звался графом Марчским и принимал наставления Ричарда, тогда этому молодому человеку хватало ума понять, что у него можно кое-чему научиться. Так, во всяком случае, казалось. Уорик был наставником Эдуарда, его учителем и понимал, что отчасти несет ответственность за то, каким человеком стал его подопечный. Но только отчасти – целиком нести за него ответственность он не мог. Молодой король неудачно женился, и, возможно, именно эта ошибка разбила его судьбу – так трескается мраморный блок под ударом резца. А может быть, эта слабость так и не проявила бы себя, если б он, Уорик, не помог ему посягнуть на престол, протянуть руку к короне, которой Эдуард не заслужил и которой не был достоин. Они низложили святого, и Эдуард сделался королем в крови и отмщении. Быть может, его погубили грехи. Или гордыня.

Ричард еще сильнее поскреб металлическими пальцами по камню, словно стремясь что-то сковырнуть с них, оставить отметину. Он пожалел, что Дерри Брюера нет рядом и некому дать ему совет. Граф привык к едкому старику и находил его насмешки странным образом утешительными.

Эдуард Плантагенет вновь выехал на поле брани. Любой человек, побывавший при Таутоне и не забывший Мортимерс-Кросс [31], невольно поежился бы от страха, услышав об этом. Уорик не мог отрицать, что и сам испытывает страх, наблюдая за тем, как армия Йорка продвигается вперед ровными, но редкими рядами, шириной во весь город. Одна передняя шеренга занимала тысячу ярдов, и один Бог ведает, сколько шеренг приближалось следом за нею.

Повинуясь внезапному порыву, Ричард повернулся к сторожевой башне и торопливо поднялся наверх по расположенной внутри нее лестнице. Через считаные мгновения он оказался на восьмигранной верхушке, с которой открывался вид на растянувшуюся на мили и мили в самом сердце Англии просторную равнину. Такую местность и сам Цезарь избрал бы местом для сражения. Уорик ощутил, как заторопилось его сердце, и понял, что Эдуард не успел собрать ту могучую рать, прихода которой он так опасался. Кларенс привел к своему брату три тысячи, которых он лишил графа своим предательством. Но и в таком случае войско бывшего короля начитывало не более чем десять или, быть может, одиннадцать тысяч человек.