Петер Ярош - Визит

Тут, на вольном воздухе, темнело медленно. Последний рассеянный свет позволял различать даже отдаленные предметы. Когда же Мартин посмотрел на гумна, разбросанные внизу под тем местом, где он стоял, ему показалось, что там уже ночь. Возможно, это оттого, что все строения были темно-серые. Если бы он сейчас очутился между двумя гумнами, то у него было бы такое чувство, будто тьма поглощает все вокруг.

Мартин лег на траву у дороги. После того как он немного отдохнул, он перестал разглядывать облака над собой и прислушался. В траве трещали кузнечики. В предвечерней тишине голос их стал сильнее. Он перевернулся на живот и протянул руку на звук. Из травы выскочило сразу несколько кузнечиков. Он четко различил их на фоне догорающей зари. Потом осторожно повел рукой к себе, трава заколебалась, и наконец ему удалось поймать кузнечика. Он отчаянно бился, стараясь освободиться. Мартин поднес его близко к глазам, чтобы разглядеть. А потом выпустил. Сначала кузнечик падал, как камушек, но вдруг раскрыл крылья и поднялся в вышину.

Мартин снова лег на спину. Теперь его привлекло жужжание майского жука. Жук низко летел и сел на траву прямо у ног Мартина. Он вспомнил: кто-то говорил ему, что майские жуки появляются раз в три года. Неужели это тот же самый? Он прислушался, и ему показалось, что жужжание майских жуков напоминает звук пилы. Один майский жук летел очень близко, и он понадеялся, что поймает его. Но это оказалась ночная бабочка. А вдруг у нее светящиеся глаза? Однажды он видел такую.

Он сел и посмотрел на дома, видневшиеся впереди. Гумна частью заслоняли их, но все равно можно было разглядеть, что во многих окнах уже зажегся свет. Неужели так быстро завечерело? Да, правда, вот и первые летучие мыши показались. Они кружились у него над головой. Он инстинктивно прикрыл голову руками, потому что, говорят, если летучая мышь сядет на голову, она так сильно хватается за волосы, что приходится их стричь наголо. Потом он улыбнулся и встал.

Пала роса, стало холодно. Он заметил это только тогда, когда коснулся рукой штанов. Они были все мокрые от травы. А небо за это время очень сильно потемнело. Как он ни крутил головой, ему не удалось увидеть ни одного красного облачка. Но зато появились звезды. Их было еще совсем немного, и они мерцали. Низко висел серп месяца. А горы были уже почти черные. Он с трудом различал их контуры.

Вот и сенной сарай. Он бы ни за что на свете не подошел к его дверям и не заглянул бы внутрь. Он не то чтобы боялся, но ощущал какое-то почтение к ночи. Он знал, что с ним ничего не случится, что по сравнению с днем ночью ничего не изменилось, но все-таки… Теперь он мог сократить себе дорогу, пройдя между сараями. Он завернул направо. Тут было холоднее и темнее. Он пробежал эту дорожку быстро, держа ботинки под мышкой.

И вот он перед своим домом. В кухне горел свет. В остальном доме было темно. Он постоял, посмотрел на дома. Откуда-то слышалась музыка. Потом он решился и открыл калитку. И затворил ее за собой осторожно. Наверное, они ждут меня, подумал он. Если они уже поужинали, то оставили для меня что-нибудь в печке. Мама будет ругаться, что я так поздно. Он подошел к окну и почувствовал запах сирени. Большая яблоня шелестела листьями. Подул ветер. Уж он что-нибудь нагонит.

Мартин прошел через сени и вошел в кухню. Мама сидела за столом. Отца не было, наверное, он зашел к кому-нибудь из соседей.

— Добрый вечер, — сказал он.

Мама повернула к нему голову и смерила его взглядом с ног до головы. И снова отвернулась. Она пришивала пуговицу.

— Где же ты был так долго? — спросила она. Она вовсе не сердилась.

— На Ваге, — ответил он. — После обеда мы ловили рыбу, а потом я смотрел на заход солнца.

— Солнце давно уже зашло, — возразила мама. — Ты обманываешь.

— Нет, я смотрел… Там я и задержался.

— Ужин в печке. Но сначала помой руки.

Мартин снял рубашку и налил в умывальник воды. Однако воды было мало и ведро было пустое.

— Пойду принесу воды, — сказал он и вышел. — Ведро он нес в правой руке, и оно билось ему о колено. Выйдя во двор без рубашки, он почувствовал, как посвежело. Может быть, это оттого, что усилился ветер?

Он наполнил водой жестяное ведро и пошел назад. Ведро было полное и тяжелое. Он переменил руку. Во дворе он остановился отдохнуть и прислушался.

— Во дворе кто-то пищит, — сказал он маме.

Она посмотрела на него с удивлением. Теперь она пришивала уже третью пуговицу.

— Это тебе показалось, — сказала она. — А может быть, это была кошка.

Он окунул руки в воду и присвистнул: какая холодная была вода!

— Долей теплой, — сказала мама.

Он подошел к печке, снял с огня горшок с теплой водой и долил воды в умывальник. Когда он снова погрузил руки в воду, вода потемнела. Мыло сняло остальную грязь. Он вытер руки, взял таз из-под умывальника и пошел вылить воду.

— Там уже дождь начался, — сказал он, вернувшись.

— Нам очень нужен дождь, — сказала мама, и ему показалось, что она обрадовалась. — Иначе все посохнет, — добавила она.

В духовке на красной сковородке стояла яичница. Она была еще теплая. Он поставил сковородку на стол, открыл буфет, отрезал себе хлеба. Хлеб был мягкий и ароматный. Он взял ложку и стал есть.

— Тебе чаю или молока? — спросила мама.

— Лучше чаю.

Он встал и взял с шестка чашку. В ней был липовый чай. Он его очень любил. И яичница ему понравилась. Собственно, только теперь он почувствовал, что голоден.

Тут кто-то вошел в дом. Открылись двери, в сенях послышались шаги. Потом в кухню вошел отец.

— Ты уже дома? — спросил он Мартина, — А я думал, ты уж сегодня не вернешься.

— Мы на Ваг ходили.

— Дождь идет, — сказал отец, и по лицу его было видно, что он очень доволен. Лицо его было мокрым, промокла и рубашка.

— Ну, раздевайся, — сказала мама отцу и подала ему сухую рубашку.

— У меня для тебя что-то есть, — сказал отец Мартину. И посмотрел на него, а потом на маму. — Ты ничего ему не говорила? — спросил он у мамы.

Она покачала головой.

Мартин посмотрел на отца и увидел, что тот улыбается. Он перестал есть и подумал, спросить его или подождать. Но не выдержал.

— А что это?

— Ты сначала поешь, — сказал отец.

— Нет, скажи мне.

— Не догадываешься? Я купил тебе щенка.

Мартин даже забыл кусок проглотить.

— Он спрашивал, кто пищит во дворе, — сказала мама, — но я не проговорилась.

— Щенка? — крикнул Мартин. — Какого?

— Он коричневый, — ответил отец. — Но может еще измениться. Первая шерсть у него сменится.

Они оделись и вышли. В сенях остановились. Отец зажег лампу. Он вывернул фитили, и язычок пламени осветил его лицо. Когда они вышли, свет почти погас. Отец прикрыл лампу полой. Они быстро пробежали по тропинке. Ветер становился сильнее. Он бил в лицо, за воротник текли целые потоки воды.