Тан Тван Энг - Сад вечерних туманов

Эмили умолкла и подняла руку к выплывавшей над нами полной луне:

— Вон она, одетая в нарядное платье с длинными развевающимися рукавами, сидит — дожидается, когда Хоу И прилетит к ней.

И взрослые, как и дети, подняли лица к луне.

Некоторое время в саду царила тишина. Я тоже глядела вверх, и мне казалось, что тени на лике луны и в самом деле похожи на женщину в нарядном платье.

Эмили хлопнула в ладоши:

— Дети, время зажигать фонарики.

Гости благодарили Эмили, поднимали в ее честь бокалы. Детишки с криками и смехом бросились прочь: их фонарики светлячками покачивались в темноте. Эмили открыла коробку, которую ей передал Аритомо. Внутри лежали три фонарика из рисовой бумаги, каждый фута в полтора [155] Около 46 сантиметров. высотой, их рамы-цилиндры были составлены из тоненьких бамбуковых палочек. Эмили зажгла в них свечи и поставила на стол, между тарелками с едой. Фонарики отбрасывали цветные отблески на белую скатерть.

— Это гравюры Аритомо! — ахнула я, узнав стиль иллюстраций в книге «Сакутей-ки» . Он перевел свои гравюры на дереве на абажуры фонариков.

— Когда-то, до войны, он дарил мне эти фонарики на Чжунцюцзе, — вздохнула Эмили. — Как он меня уверял, это не слишком удачные оттиски, которые ему все равно пришлось бы выбросить.

— Вот в этом ничего неудачного нет.

Я взяла фонарик и медленно повернула его на левой ладони. Расплавленный воск из чашечки, в которой стояла свеча, выплеснулся мне на перчатку. Горный пейзаж на оттиске замерцал.

— Безупречны они или нет, но они, должно быть, чего-то стоят. Вы все их сохранили? Мне бы хотелось взглянуть на них.

— Нельзя, — сказала Эмили. — Не смотри так обиженно, лах . Подожди, пока попозже все отправятся по домам, тогда поймешь почему.

Я поставила фонарик на стол и сжала руку в кулак, ломая корочку воска, затвердевшего у меня на ладони.

После ужина подали чай и лунные пряники. Пряники были квадратные, восьмиугольные и круглые, каждый толщиной в мизинец и с нежной коричневой корочкой. Эмили разрезала их на четыре части и раздавала всем по куску. Вскоре после этого ушли те, кто был с детьми, да и остальные гости задержались ненадолго. Магнус пустил в ход все свое влияние, чтобы добиться для своих гостей послабления в комендантском часе, организовал их отъезд группами в сопровождении вспомогательной полиции. Слуги занимались уборкой, когда Эмили, перехватив мой взгляд, кивнула головой в сторону Аритомо. И я увидела, как он направился к столу с едой. Понес два свои фонарика к железной бочке, в которой Магнус поджаривал свои boerewors и бараньи отбивные. В темноте, с парой светящихся фонариков в руках, он был похож на монаха, шествующего во главе религиозной процессии.

— Принесите мне еще один, — бросил он мне через плечо, проходя мимо.

Я сделала, как он просил. Угасающие свечи в фонариках были похожи на дрожащие существа. Аритомо бросил первый фонарик на угли в бочке. Огонь сразу же охватил его, расползаясь по оттиску и в секунды пожрал весь абажур.

Я тронула садовника за локоть:

— Отдайте их мне.

Аритомо посмотрел на меня, потом бросил в бочку оба других фонарика. Отсвет пламени рябью прошелся по его лицу. Он смотрел, пока фонарики не догорели до конца. Хлопья пепла, окаймленные тлеющим заревом, уносились в ночь — безмолвные, как мотыльки.

Он провел руками над угольями.

— Позвольте мне проводить вас домой.

— Я только возьму у Магнуса электрический фонарик.

Он покачал головой и указал на безоблачное небо:

— Я заимствую лунный свет для этого путешествия в миллион миль, — произнес он.

Однажды утром я стояла около площадки для стрельбы из лука и дожидалась, пока Аритомо закончит упражняться. Когда он поставил свой лук на место, я вышла вперед:

— Мне хотелось бы попробовать.

Я заметила — в его взгляде просквозило недоверие, а может быть, и нет: реакцию Аритомо часто было трудно уловить.

— Нельзя делать это без надлежащей одежды, — наконец сумел он выдавить из себя.

— «Надлежащей одежды»? А у вас разве не валяется где-нибудь запасной костюм? Эмили подскажет, кто сумеет подогнать его по моей фигуре.

— Почему вам захотелось постичь кюдо [156] Кюдо — путь/учение лука ( яп. ). ?

— Разве не сказано в «Сакутей-ки» : для того чтобы стать искусным садовником, необходимо овладеть и еще каким-нибудь искусством?

Он секунду-другую поразмыслил над моим ответом.

— Может, у меня где-то и есть старый костюм лучника.

На стрельбище я появилась снова несколько дней спустя, неся в сумке полный комплект надлежащей одежды для кюдо . Прежде чем подняться на площадку для стрельбы, я сняла туфли и поставила их на самую нижнюю ступеньку. В уголке, отгороженном занавеской, переоделась в белую куртку из тонкого хлопка и черные хакама — свободные складчатые брюки. Эмили сама ушила костюм, так что сидел он на мне хорошо.

Из раздевалки я вышла, держа в руках длинные спутанные завязки хакама и недоуменно посмотрела на Аритомо. Он показал мне, как обвязывать их на поясе целой чередой петель и узлов. Потом протянул мне странного вида кожаную перчатку, похожую на ту, которую сам носил во время стрельб:

— Югаке нужно носить на той руке, которая у вас действует лучше.

Я никак не могла справиться с тремя кожаными частями перчатки, всякими тесемками и перемычками… и в конце концов вынуждена была попросить его надеть мне ее.

Мы опустились на колени на татами и поклонились друг другу. Я в точности повторяла каждое его движение. Для меня эти церемонии были пыткой: их омрачали воспоминания о времени, когда приходилось выполнять все с рабской покорностью — так полагалось вести себя с тюремщиками.

Аритомо выбрал из стойки лук и протянул мне его на раскрытых ладонях. Лук, сделанный из прессованного бамбука и кипарисового дерева, оказался выше моей головы, когда я поставила его одним концом на пол. Вытянув тетиву на полную изготовку к стрельбе, я боролась с нежеланием лука согнуться, подчиняясь моей воле.

— Не следует применять грубую силу. Сила исходит не от ваших рук, а от земли, она поднимается по вашим ногам, проходит по бедрам, попадает в грудь и — в сердце, — поучал Аритомо. — Дышите правильно. Используйте свой хара , свой живот. Каждый вдох отправляйте глубоко в себя. Почувствуйте, как раздается все ваше тело, когда вы дышите: именно тогда мы и живем, в мгновения между вдохом и выдохом.

Я сделала, как было велено, несколько раз задохнулась, прежде чем добилась некоторого подобия того, чего он от меня требовал. Появилось ощущение, будто я тону в воздухе.

Аритомо приладил стрелу к тетиве лука (на каждую попытку давалось по две стрелы, вторую он держал между пальцев правой руки, пока натягивал лук). Тетиву он натягивал с легкостью, вызывавшей во мне зависть: теперь-то я знала, как трудно это дается. Оперенный конец стрелы был опущен низко, к самому его уху, словно бы лучник прислушивался к дрожанию перьев. Все окружавшее нас сошлось в недвижимом ожидании: капелька росы, зависшая на краешке листа. Он выпустил стрелу, и она попала в центр мишени. Прежде чем расслабить руки, он еще секунду-другую сохранял прежнее положение, лук опустился с невесомостью месяца, прячущегося за горы. Повторив все сначала, Аритомо выстрелил второй раз — и опять точно в центр мишени. Я дернула тетиву, но не сумела воспроизвести услышанный мною звук.