Анастасия Зубкова - Игра в косынку. Практикум

СУ-КА, — и, ж. Самка домашней собаки, а так же вообще животных из сем. собак. \\ уменьш. сучка, — и, ж. \\ прил. сукин, — а, — о, Сукин сын (прост. бран.) — негодяй.

СУКНО, — а, мн. Сукна, — кон, — кнам, ср. Шерстяная или полушерстяная плотная ткань с гладким ворсом. Под сукно положить (дело, просьбу и т. п.) — оставить без исполнения, не дать ходу. В сукнах — о спектакле без декораций, с полотнищами, висящими на стене перед кулисами. \\ уменьш. суконце, — а, ср. (разг.). \\ прил. суконный, — ая, — ое. суконный язык (разг.) — невыразительная и сухая речь.

(я сама себя ненавижу, за что, я просто хочу знать, пожалуйста)

Пятна пива удаляются с ткани продолжительным полосканием в теплой мыльной воде с небольшим добавлением скипидара. Эти люди вечно все поливают пивом — с ног сбилась, постоянно повсюду хожу с ведром теплой воды, куском мыла и бутылкой скипидара. Они ведь знаете как? Берут бутылку, — раз!!! — об стол, пиво во все стороны и все — прощай белая скатерть. Приноровилась красить их чаем — получается вполне миленько. Пятна чая ничем ниоткуда не удаляются. Ужасно нервничаю по этому поводу. Татьяна Павловна, когда я ей на все это жаловалась, сказала, что мне просто надо вернуться к началу — туда, откуда все произрастает, у каждого дерева есть свои корни, и чем больше дерево, тем больше корни. Приняла к сведению и перестала продавать им пиво. Так знаете что? Эти засранцы приносят его с собой!

Я резко развернулась, пнула ногой какую-то урну и зашагала по мостовой. Перла я против течения, прохожие долбились в меня плечами, жара колыхалась, чад, гарь и придушенные пыльные листочки в редких скверах.

— Вернуться к началу, — бормотала я как во сне, — туда, откуда все произрастает…

Визг тормозов.

— Дура! — орет мне вслед водитель, и я перехожу на бег. У мужика моментально вырастают на голове ослиные уши, вокруг него собирается небольшая толпа, непонятно, может ли он вести машину в таком состоянии, пластическая операция поможет ему, но потом ученые вдруг обнаружат, что…

Я бегу огромными прыжками, прорываясь сквозь знобкую бензиновую дымку, постепенно мои шаги становятся все шире и шире, и вот я уже зависаю в воздухе на несколько секунд при каждом прыжке и изумленно оглядываюсь по сторонам.

Серое здание со множеством зеркальных окон, казалось, выросло из-под земли. Я пытаюсь заглянуть внутрь сквозь непрозрачные стекла дверей. Ничего — сплошная серая пелена и скромная вывеска: «Научно-исследовательский Зубопроказный институт». Голова кружится, на зубах скрипит песок, колени слабеют, я смеюсь, как ненормальная, откуда-то со стороны слышится рев Годзиллы.

— Началось, — выдохнула я, прислушиваясь. Судя по интенсивности рева, людских воплей, грохота и воя сирен, скотская динозаврина крушила соседний квартал.

Я болезненно поморщилась, рванула на себя дверь и шагнула внутрь.

Там было мраморно, прохладно и пусто. Где-то высоко, под величественным потолком потрескивали лампы дневного света, все серо и сердце бухает в ушах. Гулкая тишина огромного замкнутого пространства, синеватые отблески на сияющем мраморе, по ногам ползет ледяной сквозняк — невообразимо приятно после липкого чада улицы.

— У нас ремонт, — я обернулась на голос. По ходу успела зацепить, что никакого ремонта нет и в помине.

— Девушка! — внутри зеркальной проходной, за металлоискателем и латунной вертушкой, сидел сонный охранник и, судя по всему, не первый час пялился в кроссворд. Теперь же он отложил журнальчик в сторону и вопросительно глядел на меня. Я закусила губу и страницы из сероватой бумаги вдруг полетели по столу разноцветным веером, а вертушка бешено завертелась (тогда подумалось, что, в принципе, она только на это и способна).

— Девушка… — охранник резко прихлопнул журнал рукой, а потом взвыл и подскочил, как ошпаренный — бумага с приглушенным шипением вспыхнула и моментально сгорела. Я постаралась взять себя в руки.

— Вы к кому? — пробормотал охранник, потерянно разглядывая черные хлопья, кружащиеся вокруг его стола. Я неопределенно пожала плечом и пошла на таран. Металлоискатель коротко взвыл и затих, охранник было ринулся ко мне, но тут же передумал и сел на место. В крышке его стола зияла выжженная дыра.

Я уже взбегала по широкой лестнице. Передо мной распахнулись двери лифта.

— Лифт не работает! — обречено кричал мне вслед охранник.

— Не важно, — грустно махнула рукой я и шагнула в пустую шахту.

Меня закружила темнота, мягко подхватила, навалились легкие перегрузки, и двери открылись снова. Я уверенно зашагала по этажу — вместо мрамора проходной тут царил вздутый желтоватый линолеум, коричневые ДСПшные панели на стенах и нескончаемая вереница одинаковых дверей. Мои шаги плескались на уровне метра от пола, шелест платья глох в линолеуме, череда латунных ручек вызывала головокружение, и я снова перешла на бег. В три прыжка я достигла конца коридора и зависла перед дверью с латунной табличкой «Зам. Директора». Тишина, сквозняк тянет по ногам, пахнет старой масляной краской, пылью, оседающим табачным дымом и цветами, чахнущими на подоконниках. Я с силой надавила ручку и вошла в кабинет.

Белизна, огромное окно во всю стену и сплошные стеллажи, тесно уставленные книгами.

— Привет, — я тихонько прошагала к столу, заваленному листами, исписанными мелким убористым почерком и присела на краешек стула. Папа поднял голову и задумчиво посмотрел на меня, все еще подбирая синоним какому-то давно позабытому слову.

— Что пишешь? — я тихо сложила руки на коленях.

— Так, — пожал плечами папа, — задали тут работенку одну, ужасно не хотелось садиться, но куда деваться…

Я вздохнула. Галстук впивался папе в шею, он багровел, но не ослаблял узел. Никогда не ослаблял узел.

— А о чем работенка?

— Да, — папа сглотнул и отложил ручку в сторону, — про тебя пишу от лица какой-то тетки идиотской. Такая неприятная работа. Знаешь, Маргошкин, очень противно про тебя такие гадости писать.

— А ты не пиши гадости, — я взяла один из листов, загромождающих папин стол, но почерк у родителя настолько неразборчивый, что понимал написанное только он, — ты напиши про меня что-нибудь хорошее…

Папа откинулся на спинку стула и задумчиво уставился в потолок.

— В принципе, — проговорил он, что-то внимательно там изучая, — в принципе, можно. Только все неправда будет, — папа перевел взгляд на меня, — а ты красивая теперь, — внезапно развеселился он, — может и стоит что-нибудь хорошее написать…

— Напиши, — покивала головой я. Мы помолчали. — Пап, — позвала я.

— Что? — поднял на меня глаза папа, снова было начавший писать.