Наталия Соколовская - В Питере жить: от Дворцовой до Садовой, от Гангутской до Шпалерной. Личные истории

По улицам ходили трамваи с «колбасой» – резиновым шлангом на задней стенке (для пневматики), мы катались на «колбасе»: цеплялись за нее и ехали. Шли ломовые извозчики, под телегой моталось ведро, позади прикреплен был номер; грузовики АМО, тележки разные, шли татары-халатники с мешками, почему-то полосатыми, в них собирали всякое тряпье, лом; шли лоточники, газетчики, стояли с корзинками торговки, шли точильщики со своим точилом, шли стекольщики с ящиками поблескивающего зеленоватого стекла, трубочисты, пильщики дров с пилами и топорами, лудильщики… Сколько их было, разного рода мастеровых. Маляры с длинными кистями и ведрами, полотеры со щетками, измазанные коричневой своей мастикой, обойщики… Чистильщики сапог сидели на углах. В каждом дворе была часовая мастерская. Там с лупами в глазах сидели за большим витринным стеклом, склонив свои лысоватые головы, часовщики. Потом там была портняжная мастерская…

На углу Моховой – закрытый распределитель «Красная звезда». Рядом магазин ЛСПО (Ленинградский союз потребительских обществ). Сколько их было, этих аббревиатур… К магазинам прикреплялись – в конторах ЖАКТов (жилищно-арендное кооперативное товарищество) выдавали «заборные книжки», в них ставился штамп магазина.

Все это исчезло, прочно позабыто, и ни к чему помнить. Хотя из этого состояла наша жизнь.

У Спасской церкви стояли пушки, а в Вербное воскресенье на площади перед церковью устраивалась ярмарка. Обитая черным бархатом карусель. По бархату стеклярус. Китайцы продавали скрипучки, веера, чертиков, «тещины языки», «уйди-уйди». Пряники продавали, длинные конфеты, обкрученные ленточками, моченые яблоки, семечки, конечно, причем разных видов: жареные, сырые, тыквенные, чищеные. На лотках торговали маковками, это вроде ирисок, но сваренных на сахаре из мака, и постным сахаром всех цветов.

Улица была вымощена деревянными шашками, панель – плитами, ворота на ночь запирали, парадные тоже, дежурные дворники сидели у ворот, а уж к ночи уходили в свои дворницкие. Наша дворницкая была в подворотне, туда звонок. Если приходишь ночью, звонишь, тебе открывают – и надо было сунуть за это двугривенный.

Почти все жили в больших квартирах, где было два хода – парадный и черный. По черному таскали дрова, приходили дворники, прачки. Да, были прачки. Во дворах вешали белье, выбивали ковры, работали обойщики, кололи дрова. Позже квартиры стали делиться, почти все разделились надвое, поставили перегородку – получились две квартиры, одна имела черный ход, другая – парадный.

Во дворах устраивали представления, приходили шарманщики, скрипачи, с ними певцы, иногда целые трио или квартеты. Жильцы высовывались в окна, слушали, кидали им монетки медные, серебряные, завернутые в бумагу.

Люди ходили в галошах, в валенках и в ботах.

Были керосиновые лавки. За керосином ходили с бидонами. На керосинках кипятили чай, варили обед. Еще были примусы, их накачивали, они гудели синим пламенем. Примус – это эпоха, это большая часть жизни.

Примусы взрывались, сколько из-за них было пожаров!

На кухнях стояли плиты, их топили дровами, на них варили, жарили, пекли. В комнатах – печки, топили осторожно, чтобы не было угара. Эта минувшая жизнь имела множество бытовых правил, которые навсегда исчезли.

Горячей воды не было, ее грели на кухне. У некоторых в ванной стояла колонка, ее тоже топили дровами. Глиняные горшки, горшечники, гончарные изделия – их не стало, так же как мужчин-почтальонов: раньше это была чисто мужская профессия.

Лошадям подвязывали к морде торбу с овсом или с сеном. Они хрупали, время от времени потряхивая этой торбой.

Недалеко была парикмахерская «Поль», там стриглась мама, там завивали и красили.

На Литейном царили букинисты, продавали коллекционные марки. Там собиралась другая публика, там был Торгсин, там гоняли нищих.

В самом начале нэпа частных магазинов было больше, возле Бассейной улицы располагался магазин «Особторг», там торговали по завышенным ценам. Но к нэпманам относились беззлобно: народ понимал, что изобилием обязан им, их трудам, их предприимчивости.

Много было всякого, но много и не было. Не было на улицах негров, да и вообще иностранцы были редкостью; на стендах не клеили газет, газеты не бросали под ноги, как и всякие обертки, кульки, целлофаны… Прохожие стали другие, мусор стал другой, время-дворник все подмело.

Я застал уже остатки нэпа, но воспоминание осталось прочное. Разноцветная, шумная свобода, масса выдумки, заваленные товарами магазины. Страна вдруг окунулась в хорошую жизнь, сытую, одетую. И спокойную. Ленин сказал, что нэп вводится «всерьез и надолго». Поверили – но сразу после смерти Ленина стали нэп ликвидировать.

Появились очереди, не стало ни товаров, ни продуктов. А то, что было, уже не продавали, а «выдавали» – по карточкам, по ордерам. И колбасу, и ботинки. В городе исчезли хорошо одетые люди: ни шуб, ни манто, прохожие выглядели однообразно – френчи, косоворотки, шинели, кепки, женщины в платочках и беретах…

…Вот панорама одной из центральных улочек Ленинграда – Гангутской (прежнее название Рыночная). От улицы Фурманова она упирается в Фонтанку. На одной стороне расположено здание бывшего Музея обороны Ленинграда (некогда разгромленного вследствие внутрипартийной большевистской грызни, теперь частично восстановленного), так что место известное. На дворе приблизительно 1957 год. Война кончилась давно, новые времена придут нескоро.

Вдоль домов противоположной стороны на скамеечках, ящичной таре и складных стульях сидят старушки, почти не перемежаемые старичками (должно быть, из-за войны). Если прислушаться к их разговорам или воспоминаниям, то нет-нет услышишь леденящую кровь подробность о пережитой блокаде. В сравнении с этими рассказами текущая жизнь представляется райской.

Середина асфальтовой мостовой густо исчерчена белыми меловыми линиями для детских игр. Девочки держатся отдельно от мальчишек и почти все прыгают поочередно на одной ножке. Кто через скакалку, кто в «классы» (специальные квадраты на асфальте). Все игры – с многими правилами и многовариантны. Скакалка, к примеру, может быть индивидуальной, а может быть длинной – групповой. Иные девочки (а игра сугубо девчонская) достигают фантастической виртуозности прыганья, что потом много лет отзывалось в цирковых номерах. Тут же, между играющими, возможно многочасовое состязание в футбол, до полного изнеможения. (Футбол в ту пору был более всенародным увлечением, чем ныне рок. На каждый матч «Зенита» ехал весь город. Все трамваи шли с табличкой «Стадион».) То и дело вспыхивали скандалы из-за летящего то в окно, то в голову постороннему человеку резинового мяча. Иногда затеваются игры с напрочь забытыми теперь правилами (лапта еще встречается в литературе). Какой-то загадочный штандер с использованием маленького мячика, «арапского».