Анна Козлова - F20

— Лютик, — неуверенно позвала я.

Сначала все было тихо, но спустя минуту из щели высунулась черная Лютерова морда и издала жалобный скулеж. Я осталась с ним, а Анютик побежала домой. Минут через пятнадцать подошли мама в пальто, надетом на халат, и Толик. Он подергал дверь, а потом присел перед ней и задал коронный вопрос.

— Как он туда пролез?

Я рассказала, что в парке какие-то идиоты взрывали петарды, и Лютер испугался и убежал. К счастью, побежал он к дому. Но в подъезд зайти почему-то не захотел и кинулся в подвал. Наверное, страх подстегнул его, и он просочился в такую узкую щелочку.

— Единственное, что я могу сделать, — Толик почесал за ухом, — это найти петарду и взорвать ее здесь. Чтобы он опять испугался и выскочил наружу.

— Ты в своем уме?! — возмутилась мама. — А если он умрет от разрыва сердца?

Мы посовещались, и мама пошла звонить в ДЭЗ, чтобы они прислали слесаря. Он пришел еще минут через сорок, правда, не с тем ключом. Нужный ключ искали дополнительные полчаса, после чего дверь в подвал, наконец, открылась, и Толик выволок оттуда приседающего, на подламывающихся лапах Лютера. Мама вопила, чтобы он не усугублял и без того сложную ситуацию, но Толик не послушал и все равно избил его поводком. Лютер вскрикивал, как-то по-дельфиньи, а когда мы вернулись домой, лег в коридоре, положив морду на передние лапы. Я шла из ванной в свою комнату и увидела, что глаза у него совершенно мокрые. Видимо, он плакал.

То ли оскорбление, нанесенное Толиком, превосходило меру терпения Лютера, то ли заточение в подвале закрепило какой-то порочный рефлекс, но он вообще перестал подходить на улице. Поймать его было невозможно. А не спускать с поводка тоже было невозможно, потому что он тянул, как поезд. Каждая прогулка превращалась в мучение. Сначала или Толик, или мама, или мы с Анютиком срывали глотки, на разные лады призывая Лютера, потом делали вид, что убегаем от него (иногда он бежал вслед, иногда нет), а потом часами стояли у подъезда — нужно было улучить момент, когда он на спринтерской скорости несется к двери, и распахнуть ее перед ним. В лифт Лютер почему-то тоже перестал заходить. Ворвавшись в подъезд, он скачками несся вверх по лестнице, добегал до восьмого этажа и водопадно ссал оттуда в пролет. Жильцы восьмого этажа обещали написать на нас жалобу.

В школе Анютик по-прежнему просто присутствовала, какие-то сведения до нее, конечно, доходили, но, скорее, по случайности. Если в младших классах это еще прокатывало, то с неумолимым усложнением школьной программы перестало. Ежиков, несущих на своих иголках грибочки, Анютик могла пересчитать, но вот абстрактные понятия разбивались об ее ум, как волны об скалу. Интегралы, синусоиды и косинусоиды, параболы и оси координат воспринимались как бред сумасшедшего. Какого хрена все это надо было учить? Я остервенело высчитывала в тетрадках Анютика директрисы и фокусы параболы, но когда к ним добавились химические уравнения с непостоянной валентностью, я взвыла. Я физически не могла учиться еще и за Анютика. Мама посовещалась с учительницей по алгебре, предварительно выставившей Анютику 2/2 по городской контрольной, и приняла решение нанять репетитора. Им согласилась выступить бабушкина пациентка Марина Александровна, она как раз вышла на пенсию после сорока пяти лет преподавания математики в средней школе. Марина Александровна заломила невиданную цену — 100 долларов за сорок минут, и Толик сказал, что столько берут за подготовку в вуз, но бабушка возмутилась. Марина Александровна больной человек, у нее гипертония, и за эти сраные 100 долларов ей придется ездить к нам с Юго-Западной. Даже не с самой Юго-Западной, это было бы слишком легко, а из Олимпийской деревни. Оттуда до метро на автобусе пятнадцать минут, и автобусы, между прочим, не ходят, нужно на маршрутку садиться, а в них пенсионное удостоверение не действует.

Дорога и впрямь чудовищно Марину Александровну изматывала. Приезжая к нам, она раздевалась, распространяя сладкий дух классического парфюма, садилась за стол, и пока Анютик раскладывала тетрадки, интересовалась, нет ли у нас чего-нибудь поесть? Ела Марина Александровна все, ее устраивали и пирожные, и вчерашний борщ. 100 долларов скромно поджидали ее в конвертике в прихожей. Алгебра бывшую учительницу не слишком интересовала. Обычно она жевала, рассевшись за столом и засыпая учебники крошками, рассказывала, какой красавицей была в молодости, как за ней увивались мужчины и какие романы она закручивала на отдыхе в Гаграх и Дагомысе. Своего мужа по имени Алик Марина Александровна не слишком жаловала, к тому же, как я поняла, у них была не совсем здоровая дочь, и Марина Александровна утверждала, что в этом виноват именно Алик. Анютик, только чтобы не заниматься, подстегивала словесный поток училки, задавала наводящие вопросы, и в итоге мы тридцать пять минут слушали про грузина Гелу, который никак не мог успокоиться после секса с Мариной Александровной в номере гагрского пансионата и названивал с угрозами Алику, а в оставшиеся пять минут Марина Александровна быстро решала заданные Анютику задачки, попутно объясняя свои действия.

— Это же элементарно! — приговаривала она.

В тот вечер пошел дождь, и мама полтора часа мокла у подъезда, не в силах загнать Лютера домой. Зонтик она не взяла. Вернувшись, мама выдвинула Толику ультиматум: или он начинает воспитание собаки, или она, когда Толик в очередной раз пойдет в ПНД на уколы, отвезет Лютера на окраину и там выкинет, потому что он, конечно, очень хороший пес и мы все его полюбили, но так жить больше нельзя. Вряд ли Толик поверил, что мама сможет выкинуть Лютера на улицу, но и его пес прилично достал. На следующий день мама нашла в Интернете телефон частного кинолога по имени Алексей Ивашов, который взялся перевоспитать Лютера индивидуально.

Алексей оказался уголовного вида парнем в спортивных штанах с провисшими коленками, когда он говорил, немного скашивая на сторону рот, в глубине мелькал золотой зуб. Опыт его работы с собаками никто, конечно, не догадался проверить, но на Лютера он действовал подавляюще с самого начала. А началось все с того, что Алексей позвонил в нашу дверь, мы с Анютиком открыли ее под громоподобное гавканье Лютера, а затем продемонстрировали кинологу наше, так сказать, классическое гуляние. Лифт, битки в подъезде, беготню на улице, ожидание и финальное ссанье на восьмом этаже. Алексей, кажется, был впечатлен.

Он сказал, что первым делом мы должны научить Лютера подходить к нам на улице. Для этого требовалось не кормить его два дня, а потом выйти на прогулку с полными карманами колбасы и приманивать его ей. За каждый подход давать кусочек, и таким образом Лютер поймет, что бежать к хозяину, когда его зовут, вовсе не страшно, а даже и приятно.