Фэн Цзицай - Повести и рассказы

— Конечно, за десять лет я сделал не только это. Но и это сделано не зря. Посмотри… — Лань Тянь указал рукою на стол, и вдруг глаза его засверкали, голос повысился и задрожал от возбуждения, — ты посмотри на эти письма, их присылают мне восторженные читатели со всей страны. Когда читаешь некоторые из них, невозможно удержать слезы. Разве это не доказывает, что мою работу оценили? Понятно, что в глазах иных людей все это ничего не значит, но для меня — превыше всех сокровищ. Мне ясно, что в эти десять лет, когда каждый преисполнился обидами, я не тратил время понапрасну, не приспосабливался к ударам судьбы, не изменил ни в чем своим убеждениям, не поддался чувству безнадежности, душевному упадку; но как тяжко было мне работать в те времена! Соблюдая строжайшую тайну, не смея мечтать хоть о капельке славы и даже готовясь провести это долгое время в беспросветной ночи, радуясь тому, что ты укрыт, что никто ничего не узнал, и понимая, что всю жизнь должен молчать как немой… Вот почему я купил твой велосипед и с тех пор мы больше не встречались. И все это время я верил, что делаю молча дело, полезное для моей страны и моего народа! Человек только тогда и может быть счастлив, когда он верит, что жизнь его имеет смысл. И с этой точки зрения единственным в мире богатством будет полнота души. Ты согласен?

В полном отупении слушал эти слова Мэн Дафа, для него все это было совершенной неожиданностью, непредвиденной развязкой: и поразительной, и дурманящей, и безнадежной. Однако речи Лань Тяня, полные огня и сердечного жара, заставили даже его почувствовать, какая неодолимая преграда разделяет их друг от друга. Они — люди одного возраста, в одно время пришедшие в этот мир — шли двумя разными, нигде не совпадавшими дорогами. Оба они упорно добивались богатства. Но для самого Мэн Дафа богатство заключалось в деньгах, в радостях от вина и еды, в нежданных сокровищах. А для другого — в вещах иных, заставлявших его в ту тревожную пору прятаться из-за скрытых в них опасностей. Это было безгранично изобильное, обширное по смыслу, воистину общественное богатство… Оба они провели долгий десятилетний срок в тяжких исканиях — и вот сегодня в чужих руках богатство расцвело и дало плоды, а у него, Мэн Дафа, руки по-прежнему пусты.

И теперь, впервые со дня своего рождения постигнув эту истину, он не смел больше даже сидеть рядом с этим человеком.

3 мая 1981 г.

Тяньцзинь

Перевод Л. Меньшикова.

— Подожди! Стой! Эй!

Я кричу. Что есть силы размахиваю рукой, чтобы сидящий в кабине парень в клетчатой рубашке обратил на меня внимание.

— Парень!

Не знаю, он действительно не слышит меня или только притворяется. Большой желтый бульдозер, подняв сверкающий щит, с грохотом двигается к развалинам, словно огромное чудовище, готовое вот-вот проглотить оставшиеся после землетрясения руины.

Я прыжком преодолеваю усеявшие землю обломки кирпича, битую черепицу и, кипя от гнева, останавливаюсь перед машиной.

— Ни с места! Стой! — кричу что есть силы.

Бульдозер с лязгом остановился. Из кабины показалась курчавая голова молодого парня, похожая на большой подсолнух. Он набросился на меня:

— Жить надоело? Задавлю!

Его глубоко посаженные глаза налились кровью от гнева, словно два красных сигнальных фонаря.

Я не стал с ним связываться и, повернувшись, пошел прямо к полуобвалившейся стене.

— Куда прешь! Там нет золота, одно дерьмо, идиот!

Стены, стены, стены… Давно разрушенные, рассыпавшиеся, обвалившиеся лишь наполовину, с огромными трещинами, выступающими словно ступеньки лестницы, образовавшиеся от смещения кирпичей. Из трещин уже пробилась высокая трава, а кое-где и побеги деревьев, мелкие цветочки.

Но разве это не те же самые стены, в которых когда-то жили люди? Под слоем пыли и известки уже трудно различить прежнюю окраску стен: вот на этой остались только гвозди и дырки от гвоздей, на другой еще вяло колышется полиэтиленовая пленка, разорванная ветром на полосы.

…Где же эта стена? Вот она! Выходит на улицу Счастья и Спокойствия — Фуань. Правильно. Среди битого кирпича виднеется узкая и длинная каменная плита; разве это не часть тротуара, который раньше был по обеим сторонам улицы?

Обвалилась эта стена от первого же толчка землетрясения или ее потом разобрали на кирпичи?

— Эй, парень! Ты больше не вылезай, я не буду работать, хочу перекурить. Работать можно до бесконечности, все равно ничего не получишь, одни вычеты… Эй, слышишь? Чего ты здесь крутишься, ищешь, где повеситься? Ха-ха, чего уставился?

Вот оно! Нашел! Все еще здесь! Это единственное в мире окно, никто не поймет, что это за окно, оно неповторимо. Можно побывать в разных уголках света, видеть англичан, немцев, японцев, индейцев, людей народности хани [40] Одно из национальных меньшинств Китая. — Прим. перев. , проникнуться чудесами средневековья и мыслями современников. Но разве может где-нибудь еще возникнуть такое единственное в своем роде окно!

Вот вам песенка про окно.

Семь лет назад я был временным рабочим в ремонтной бригаде плотников домоуправления, находившегося за собором. Вместе с настоящими плотниками ходил по домам. Мы чинили двери, окна, полы, потолки. Работа сама по себе не тяжелая, а ходить по дворам было к тому же интересно. Добиться нашего прихода хозяевам было нелегко, и, уж конечно, нас ждали хорошие сигареты, и отличный чай, и приветливая встреча. Войдем в дом и, так уж у нас заведено, сначала усядемся, поговорим с хозяином о том о сем, накуримся, напьемся чаю вдоволь, поднимемся, попилим, построгаем, постучим молотками — глядишь, и размялись после долгого сидения. С часок поработаем, наследим и уйдем. Работу не закончили — закончим завтра. Все равно времени сколько угодно.

День с утра выдался пасмурный, накрапывал дождь. Владыка небесный проявил милость, лучше уж не ходить по дворам. Смахнули со стола стружку, перетасовали карты — и давай играть в «большой скачок» на сигареты. Бригадир Хуан по прозвищу Чайник (получил его за страсть к чаю) заварил в большой кружке крепкий чай, открыл новую пачку сигарет, которую принес из дома, и бросил ее на стол, решив, что их хватит до полудня. Он не ожидал, что через пару распасовок от пачки останется лишь пустая бумажная обертка. Забыв про кружку с чаем, он схватил карты в руки и взглядом хищника следил за тем, как ходят другие. Даже Ло Сяолю, любивший потрепать языком, не осмеливался подавать голос, опасаясь гнева бригадира. Он и сам напрягся, как не напрягался во время работы. Я намеренно пошел с маленькой карты, чтобы дать ему возможность выйти из затруднительного положения, но ему все равно нечем было пойти. Похоже, что этому прохвосту сегодня не везет.