Array Шэнь Жун - Царь-дерево

Пэн нервно курил. В его голове царил полный сумбур. Цюэшаньская стройка была завершена в марте 1960 года, он застал последний ее этап. А в начале шестьдесят восьмого он с несколькими солдатами из отделения получил приказ взорвать на севере полуострова Цюэшаньский объект, воздвигнутый дважды заслуженным батальоном. Ему никогда не забыть мощный взрыв, разнесшийся далеко на сотни ли кругом. Бедный крестьянский парень, мечтавший построить две комнатушки для будущей семьи, он так и не понял, почему разоблачение Пэн Дэхуая потребовало ликвидации грандиозного и дорогостоящего сооружения. Разобраться в «деле о здравице» Пэну было еще сложнее. Оно произошло на его глазах. «Преступление» комбата заключалось в том, что он не дал крестьянам из Лунвэя умереть с голоду. Разве высшее благородство не в спасении человека? Именно тогда он понял, что такое руководящий партработник, что такое партия. И уверовал в то, что Поднебесная коммунистов, кровными узами связанных с народом, будет стоять в веках. И вот сегодня благородный поступок оборачивается «преступлением»!

Мысли его вернулись к Луншаньской стройке. Аварийная ситуация на стройке ни для кого не была секретом, но солдат есть солдат, он не распоряжается своей жизнью. И только один Го Цзиньтай бил тревогу, ругался с Цинь Хао и вот достукался… Эх комбат, комбат! Попридержать бы тебе язык! Эта стройка — не нашего ума дело, ею заняты начальники штаба и командиры корпусов, наконец, сам замглавком проявляет «конкретную заботу» о ней! В последние годы командиры корпусов и дивизий сменялись, как бумажные фигурки внутри праздничного фонаря с каруселью, что ни командир, то новые призывы и распоряжения: разрушить — построить, построить — разрушить, одними приказами отменяли другие, мы бы совсем запутались с этими горе-стратегами, но мы у себя внизу просто вкалывали, ведь, как ни верти, все «для революции», для «подготовки на случай войны»! Что приказывали, то и делали…

Раздумывая таким образом, Пэн выработал план: если его вытащат с критикой Го Цзиньтая, то он будет говорить о «больших учениях». Впрягусь в одну упряжку с комбатом, решил Пэн, возьму на себя хоть половину его ноши.

— Вы что, языки проглотили? — взорвался Ван Шичжун, видя, как остывает собрание, как хранит молчание командир отделения.

— Я скажу, — вызвался Чэнь Юй. — Помком выступил неплохо, но без огонька. Давайте все вместе обратимся к высочайшим указаниям. — С этими словами он раскрыл цитатник и торжественно зачитал отрывок «Революция — не званый обед». Потом вдруг, резко повысив голос, пронзительно выкрикнул: — По-моему, Го Цзиньтая следует немедленно поставить к стенке!

Все со страхом уставились на Чэня. Тот недрогнувшим голосом продолжал:

— По сути дела, помком отделения уже дал квалификацию преступлениям Го Цзиньтая. По статье шестой об общественной безопасности ему и «смертью не искупить вины». Я бы еще предложил органам безопасности, — помолчав, значительно произнес он, — заняться стариком Футаном и теми, кто вторил ему, крича «Да здравствует комбат Го!». Их надо схватить и поставить к стенке! Китайцев много, вот и контры среди них развелось хоть пруд пруди. У революции должна быть железная хватка, больше брать и убивать!

И он резко рассек воздух рукой, словно рубя головы. Ван Шичжун широко открытыми глазами возбужденно смотрел на выступавшего.

— Считаю также, что нельзя ограничиваться взрывом Цюэшаньской стройки, надо послать людей полностью уничтожить казармы, построенные при Пэн Дэхуае по проекту советских ревизионистов, насколько мне известно. Пока они не взлетят на воздух, мы не сможем искоренить влияние Пэн Дэхуая, окончательно разоблачить ревизионистов! Товарищ Ван, что ты об этом думаешь, а?

Ван молчал, он был ошеломлен неожиданной речью Чэнь Юя.

— И еще. Говорят, что почетное знамя за «большие учения» 1964 года сожжено. А вот это, — он повернулся к полинявшему полотнищу, висевшему на стене позади стола президиума, — за Вэнсяньское сражение, все еще болтается здесь. Предлагаю, его вместе со знаменами «первой роты форсирования реки» и «дважды заслуженного батальона» немедленно предать огню!

— Ну ты!.. — У Вана вздулись жилы на висках, он с болью поднял глаза на знамя. — Свалил все в одну кучу!

В отделении знали, что, став помкомом, он берег знамя как зеницу ока.

— А что же делать? — сокрушенно развел руками Чэнь Юй. — Все три знамени имеют отношение к Го Цзиньтаю, и если мы не уничтожим их, то о какой критике и ниспровержении Го Цзиньтая может тогда идти речь? И еще… — продолжал Чэнь Юй.

— Еще да еще, конца им нет! — вскипел Ван Шичжун.

— Э-хэ-хэ, товарищ «комиссар отделения», не становись в позу господина Чжао, позволь уж и нам, бедным А-кью [50] Сатирический эпизод из повести Лу Синя «Подлинная история А-кью», в котором рассказывается, как господин Чжао, «поддельный заморский черт» (иностранец), не разрешил А-кью присоединиться к революции. , принять участие в революции, — скорчив гримасу, проговорил Чэнь Юй.

В комнате хихикнули. Ван понял, что над ним смеются.

— Ты… опять торгуешь «черным товаром»!

— «Черным товаром»! И у тебя язык поворачивается так ругать повесть Лу Синя! Это злостный выпад против знаменосца культурной революции в Китае! — с суровым лицом заключил Чэнь Юй.

Ван прикусил язык, он опять попал впросак с этим Чэнем.

Как-то раз во время изучения в отделении изречения «Некрепко держать — все равно что не держать» Вана внезапно осенила блестящая мысль, и он тут же поделился ею:

— Это изречение можно, к примеру, объяснить так: ты схватил воробья, но держишь его некрепко, и он улетает.

— Ну а если его покрепче? — посмеиваясь, спросил Чэнь Юй.

— Ну тогда из него и дух вон! — расплылся в улыбке Ван, но тут же испуганно спохватился, что ляпнул что-то не то.

— Не умеешь сравнить, так и не лезь не в свое дело! — сказал Пэн Шукуй.

Сегодня, когда Ван опять попался на удочку Чэня, он постарался сдержать себя. В те годы не только сюцай при встрече с солдатом не мог доказать своей правоты, но и солдат остерегался сюцая, боясь напороться на «политические мины».

Ван нарушил молчание, найдя наконец, на ком можно сорвать досаду.

— Сунь Дачжуан, ты образцовый солдат, отличник «пяти хорошо», скажи свое мнение о разоблачении Го Цзиньтая.

— Я… я — за…

— За кого?

— Хватит! Говори сам, чего наседаешь на других! — рассердился Пэн Шукуй.

Инь Сюйшэн, стоя на улице, с раздражением прислушивался к перепалке. Наконец не выдержал, заглянув внутрь, крикнул:

— Командир отделения Пэн! Явиться в управление роты!

Инь Сюйшэн, широко улыбаясь, вошел с Пэном на командный пункт роты, проворно придвинул ему стул, налил чай, протянул сигарету, словно принимал высокое начальство. Пэн никак не мог привыкнуть к самоуничижению и лакейским манерам Иня, который, видно, именно так понимал роль «слуги народа». Впрочем, от природы Инь Сюйшэн был другим, и держись он прямо, его высокая худощавая фигура имела бы мужественный и благородный вид. Но случилось так, что года три тому назад, после собрания с вручением наград образцовым солдатам-ученикам Лэй Фэна, Инь получил от Цинь Хао строгий выговор за высокомерие и зазнайство. В полном замешательстве он пошел к ответственному работнику Яну узнать, за что получил нагоняй. Выяснилось, что комиссару показалось, будто, выйдя на сцену за получением награды, Инь Сюйшэн держался подчеркнуто прямо, словно ни в грош не ставил всех остальных. С тех пор Инь ходил тише воды, ниже травы, осмотрительно держался в тени, постепенно усвоив позу «почтительного мужа».