Array Шэнь Жун - Царь-дерево

— Я думаю, возьмем, — первым подал голос старый замкомдива, выслушав рапорт. — Столько бравых солдат с винтовками как-нибудь справятся с сопливой девчонкой!

Цинь Хао подвел политическое обоснование:

— Партия учит: «Главное, как сам человек себя проявит»!

Члены парткома единодушно проголосовали за Лю Циньцинь…

Последнюю ночь перед отъездом Лю в обнимку с матерью плакали. Она была единственной дочерью, они были неразлучны. Мать мечтала, что дочь поступит в университет, станет переводчицей, но налетевший смерч похоронил все мечты. И теперь, подумав, она согласилась:

— Поезжай, Циньцинь, поезжай. Я не буду удерживать тебя. В армии меньше болтай, хорошенько трудись. Воинские парторганизации еще не парализованы, они придерживаются политической линии. Во всяком случае, никто там не станет ругать тебя «черным хламом»…

С плачем простившись с матерью, Циньцинь облачилась в военную форму…

После Инь Сюйшэна, от имени роты присягнувшего в верности, делегаты отделений один за другим поднимались на трибуну, зачитывая обязательства и клятвы. Оправившись от волнения, Инь Сюйшэн заметил, что в рядах солдат творится что-то неладное: головы повернуты к выступающим, но глаза косятся на Лю Циньцинь. А ему-то с трибуны казалось, что это его слушают, затаив дыхание! Он посмотрел на Цинь Хао, тот сидел довольный, ничего не замечая.

В заключение Инь громко объявил, что по указанию комиссара Цинь Хао драгоценное кресло будет храниться в роте, а кружка — по неделе в каждом отделении, начиная с ударного.

— Кроме того, — подхватил Цинь Хао, — в целях усиления политработы партком дивизии постановил направить на стройку агитотряд. Эти четверо бойцов агитотряда останутся в вашей роте вплоть до сдачи Зала славы. Они будут распределены по отделениям, чтобы прямо на местах поднимать энтузиазм людей.

Долго не умолкали громовые аплодисменты, которыми солдаты, радуясь, приветствовали то ли драгоценные кресло и кружку, то ли красавицу девушку.

Лю Циньцинь попала в ударное отделение. После митинга Чэнь Юй подошел к ней. Они были знакомы, мать Лю была его учительницей в художественном училище, кроме того, они вместе участвовали в художественной самодеятельности. Начался ужин. После долгого поста наконец разговелись — аппетитный запах рыбы в соевом соусе и риса разносился вокруг и дразнил обоняние. Сунь Дачжуан стоял на раздаче. Подхватив несколько больших кусков рыбы-сабли, он положил их в миску Циньцинь.

— Добавь еще, — необычно мягким голосом сказал стоявший рядом Ван Шичжун.

Сунь наполнил миску до краев, а себе положил две рыбьи головы.

Циньцинь, умывшись и приведя себя в порядок, подошла к стоявшим в кружок бойцам и взялась за миску. Вдруг она пронзительно вскрикнула, вывалила рыбу в общий котел и побежала к крану отмывать миску. Все остолбенели от удивления.

— Она что, не ест рыбы? — спросил Пэн Чэнь Юя.

— Они с матерью никогда не едят рыбы, кто их разберет, почему… — ответил Чэнь.

Пэн Шукуй пошел на кухню и велел кашевару сделать яичницу из десятка яиц. Когда перед Циньцинь поставили целое блюдо с яичницей, она палочками стала раскладывать ее по мискам бойцов. Все смущенно отказывались, стыдясь принимать от нее подношение. Неясное безотчетное чувство счастья охватило всех, и даже Ван Шичжун, который обычно набрасывался на еду как голодный волк, держался чинно.

Сразу после ужина под предлогом рассмотреть драгоценную кружку к ним повалили солдаты других подразделений. Но Пэн, видя, что они не сводят глаз с Циньцинь, решительно шуганул их:

— По домам, по домам! Кружка обойдет всех по очереди, успеете еще…

Сунь с Чэнь Юем, подхватив вещи Циньцинь, проводили ее в барак, где жили девушки-бойцы агитотряда.

— Это образцовый солдат, отличник «пяти хорошо», — представил друга Чэнь Юй. — Глупый бамбуковый мишка!

Циньцинь с улыбкой протянула Суню руку.

— Спасибо вам, Глупый… — Она запнулась, вопросительно взглянув на Чэнь Юя.

Тот засмеялся.

— Его зовут Сунь Дачжуан, а это прозвище я ему дал.

Лицо Суня вспыхнуло, смущенно пожав протянутую руку, он молча ушел.

Какое-то насекомое тихо стрекотало в высокой траве, слагая ночную серенаду началу лета. На южном косогоре, у склада с мраморными плитами и кафелем, с суровым неприступным видом, будто охраняя городские ворота или дворцовые покои, стоял Сунь Дачжуан с винтовкой на плече. Ночное небо было иссиня-черным. Млечный Путь тянулся на тысячи ли, мириады звезд посылали на землю свой далекий таинственный свет. Небосклон, глубокий и бездонный, простирался во все стороны, теряясь в бесконечности. С караульного поста Суню было видно море и яркий красный огонек, то вспыхивающий, то исчезающий на далеком островке. Сунь уже полтора года служил в армии и мало походил теперь на прежнего деревенского увальня, не разбиравшегося в часах. Он слышал от других, что мерцающий в ночи огонек — это маяк, указывающий путь кораблям. Он все примечал — вот вернется в деревню и расскажет младшей невестке и ребятишкам, пусть знают, как много чудес на белом свете.

Гюго сравнил мир человеческой души с безбрежным величественным океаном. И правда, даже у Глупого бамбукового мишки, над которым все вечно потешались и издевались, душа была огромной и прекрасной! Кстати, он был вовсе не глуп, «глупый» в применении к нему означало «простодушный». В армии он быстро схватывал все, чему его учили. Чэнь Юй, помогавший ему овладевать трудами Мао, с радостью обнаружил в Суне недюжинные способности. Он учил его писать изречения из цитатника. Достаточно было прочесть вслух несколько раз, как Сунь запоминал и пусть с ошибками, но мог воспроизвести на бумаге. Ну а работа у него в руках так и спорилась! Отбойным молотком он орудовал как настоящий мастер, в технике разбирался лучше Ван Шичжуна. Но он держался в тени, в штреке, случалось, нарочно придерживал себя. Зная крутой нрав Вана и его любовь к лидерству, старался идти вровень с ним, «не высовываться». Как бы ни издевались над ним, он не выходил из себя, ладил со всеми и всегда старался работать на совесть. Он на всю жизнь запомнил, как трудно досталась ему военная форма!

Сунь Дачжуан был родом из глухого горного района Имэншань. Оставшись одиннадцати лет сиротой, он рос на деревенских харчах под присмотром своей тетки, бедной вдовы. Во всем отделении, пожалуй, никто, кроме командира Пэн Шукуя, и не догадывался, в какой нищете рос Сунь. А сам он стыдился рассказывать об этом. Как расскажешь, например, что до армии он никогда не ел сахара. Когда ему было тринадцать лет, дальняя родственница угостила его сладкими лепешками. Он и не предполагал, что в жизни бывают такие вкусные вещи! Он сунул лепешку в рот тетке, но та, любя мальчика, не притронулась к ней. Ему самому тоже было жаль ее есть, он потихоньку обкусывал лепешку по краям, и только когда остался кружок с монетку величиной, положил целиком в рот. А вторую лепешку все берег для тети и не дотрагивался до нее три дня. Старуха, глядя на мальчугана, обливалась слезами. Для вида она надломила кусочек, иначе он так бы никогда и не съел ее…