Array Шэнь Жун - Царь-дерево

Сидя на складном стульчике, Чэнь Юй с силой тер колени и потихоньку смахивал слезы. Он злился на себя, корил себя за то, что опоздал. В тот роковой час он, убедившись, что взрывные работы закончены, как всегда пришел в забой первым, минут на десять раньше других. При свете мощного карманного фонаря он участок за участком обследовал подпертый крепью свод. Ван Шичжун, горя стремлением не терять ни минуты, не дожидаясь разрешающего сигнала, рванулся в штрек, ведя за собой Сунь Дачжуана. Именно в этот момент Чэнь Юй услышал леденящие душу звуки: журчание сочившейся из толщи горы воды, дробный стук осыпи мелких камней, падавших на верхняки, скрип стоек, гнувшихся и трещавших под напором навалившейся тяжести. Он резко повернулся и преградил путь Ван Шичжуну и Сунь Дачжуану:

— Впереди опасность! В забой не входить!

Ван Шичжун неожиданно оттолкнул Чэнь Юя, так что тот еле устоял на ногах, нагнулся, схватил крепежную стойку и, шагнув вперед, крикнул:

— Коммунисты, за мной!

Шедшие сзади еще не подошли к забою, рядом с ним был лишь Сунь Дачжуан. Клич, брошенный Ван Шичжуном, заставил его на секунду замешкаться — он был еще только комсомольцем. Через мгновение он все же бросился вслед за Ваном, подхватив крепежную стойку. Отговаривать его было поздно, и Чэнь Юй, резко выбросив вперед ногу, поставил Сунь Дачжуану подножку. Тот ойкнул и упал. Вскочив на ноги, он было снова бросился вперед, но тут раздался мощный грохот — в забое произошел обвал!

— Помком! — Чэнь Юй и Сунь Дачжуан ринулись в забой спасать Ван Шичжуна. Там была полная темнота. Чэнь Юй включил фонарь. Ван Шичжун лежал под грудой камней, глаза его словно вывалились из орбит, рот был открыт, он только выдыхал воздух, вдохнуть он уже не мог! Чэнь Юй кинулся к нему, не обращая внимания на еще сыпавшуюся со свода каменную мелочь, прикрыл своим телом его голову.

— Помком! Помком! — Чэнь Юй пытался привести его в сознание. В этот момент он вдруг осознал, как близок ему этот человек, с которым у него постоянно были столкновения. Ему запомнился эпизод, когда он только что пришел в отделение. Тогда он каждому бойцу подарил по пачке хороших сигарет. Этим он хотел показать свое расположение к ним, а с другой стороны — вызвать их расположение к себе, чтобы они с уважением относились к нему, интеллигенту. Вопреки ожиданию Ван Шичжун, который в этот момент скручивал самокрутку, оттолкнул поданную ему пачку сигарет и, сверкнув глазами, сказал:

— В революционных рядах не место задабриванию!

Чэнь Юю стало так стыдно, что он не знал, куда себя девать. Перед лицом Ван Шичжуна он почувствовал себя махровым обывателем. В дальнейшем он хотя и не сумел привыкнуть к таким выходкам Вана, однако не мог и не восхищаться его бескорыстием и силой воли.

«И чего я не поставил подножку и ему!» — корил себя Чэнь Юй. Ему не раз приходилось резко идти наперекор Ван Шичжуну и даже пускаться на разные уловки, на которые Ван неизменно попадался. И лишь в этот раз старания Чэня оказались напрасными…

Пэн Шукуй, низко опустив голову, курил сигарету за сигаретой. «А если бы я, — думал он, — проявил вчера больше твердости и не разрешил бы ему работать отбойным молотком? А если бы я не ушел из штольни? А если бы пораньше туда вернулся? Как бы тогда все обернулось?» Его мучили угрызения совести. Ему было жаль своего заместителя, досадно, что тот сам загнал себя в тупик, из которого не смог выбраться. Ван словно был одурманен каким-то зельем. Брыкался, как упрямый бык, кидался то на одного, то на другого и в конце концов порвал «поводья» и нашел себе смерть. А не случись этого, какой отличный был бы служака!

Го Цзиньтай молча лежал на постели, вперив глаза в потолок. Лицо его было ужасно. Не сдержавшись, снова расплакалась Лю Циньцинь. Она лишь теперь убедилась в справедливости слов, сказанных Чэнь Юем. Она словно самим роком была обречена на столкновение с «трагедией», с «жертвенным козлом».

Снаружи донесся пронзительный свисток — дежурный командир взвода подал команду на построение. Рота построилась на площадке перед командным пунктом роты. Из подъехавшего джипа вылез Цинь Хао и тяжелой походкой приблизился к строю. Инь Сюйшэна охватило крайнее волнение, сердце его колотилось у самого горла. Это несчастье угрожало не только славе роты, но могло сказаться и на его собственной дальнейшей судьбе. Он весь был в ожидании приговора, который вынесет комиссар дивизии.

— Товарищи! Товарищ Ван Шичжун одно время был у меня ординарцем… Его смерть для меня безмерно тяжелая утрата. — Цинь Хао говорил глухим голосом, глаза его увлажнились. — Прошу почтить память товарища Ван Шичжуна трехминутным молчанием.

Он снял фуражку и склонил голову. Все также сняли фуражки и склонили головы.

Однако Цинь Хао явился не для того, чтобы признать свой провал и выразить скорбь. Он всегда был птенцом удачи, везде и во всем искавшим успех и славу.

Истекли три минуты скорбного молчания.

— Товарищи! Мы должны обратить нашу скорбь в силу! — Он высоко поднял голову, выражение его лица стало торжественным. — Нынешнее время — время массового рождения героев, Луншань — место массового рождения героев! Ван Шичжун — гордость прославленной первой роты, гордость Луншаньской стройки!..

Глаза Инь Сюйшэна сразу же засветились…

На обрыве Лунтоу появилась первая могила.

Чэнь Юй и Го Цзиньтай тачка за тачкой вывозили из штрека каменную осыпь, расчищая последние остатки обвала.

После перевода Го Цзиньтая в отделение Пэн Шукуй назначил Чэнь Юя работать в паре со старым комбатом. Сделал он это с умыслом: Чэнь Юй образован, с широким кругозором, мыслит здраво, с ним можно потолковать о том о сем, он способен рассеять мрачное настроение комбата.

Заступив после обеда на работу, Чэнь Юй заметил, что с комбатом что-то не так — лицо его покраснело, и весь он был похож на рассвирепевшего льва.

— Что с вами, комбат? — осторожно спросил Чэнь Юй.

— Массовое появление героев, ядрена бабушка! — громко хмыкнув, выругался Го Цзиньтай.

Дело в том, что, просматривая в обеденный перерыв газеты, он наткнулся в провинциальной газете на одну заметку. Она была помещена на первой полосе в сопровождении фото. Из нее явствовало, что тот самый секретарь Фань, который после хуаньсяньского сражения переспал однажды сразу с двумя дочками помещика, ныне стал заместителем начальника провинциального ревкома и в качестве главы «делегации в поддержку армии» собирался с провинциальным ансамблем песни и пляски приехать на поощрительные гастроли в приморские погранвойска. На фото этот Фань стоял в окружении нескольких артисток ансамбля и широко улыбался. На лбу у Фаня так и остался шрам после того, как Го ударил его прикладом. Но улыбающийся Фань выглядел на фотографии как герой со следами былых рукопашных схваток с врагом. Го разорвал эту газету в клочья! Ядрена бабушка! Эта революция становилась чем дальше, тем чудней! Как, каким образом мог за эти годы выкарабкаться наверх этот Фань?! Го Цзиньтаю хотелось ругаться, потрясать кулаками. Но на кого ругаться? Перед кем потрясать кулаками? Он чувствовал себя как когда-то на фронте, когда он по оплошности попал на минное поле. Разница была лишь в том, что тогда нельзя было сделать ни шагу, а сейчас нельзя даже рта раскрыть: не знаешь, какое слово сыграет роль того запала, который приведет к взрыву «политической мины». То ли дело рукопашная схватка на фронте: винтовку со штыком в руки, с криком на врага, коли налево, руби направо, кругом кровавая бойня, погибнешь — так стоит того, останешься жив — хорошо! А теперь? И говорить умеешь, а поневоле прикидываешься немым!