Карлос Фуэнтес - Избранное

Он направился к ней нетвердой, тяжелой походкой, а она продолжала кричать:

- Мне надоело целые дни смотреть телевизор... У, старикашка!

С каждым его шагом голос Лилии становился все более визгливым:

- Я уже наизусть знаю все истории с ковбоями... бах-бах. Маршал из Аризоны... лагерь краснокожих... бах-бах. Мне уже снятся эти крики... У, старикашка!.. Пейте «пепси»... Одно и то же... Старикашка... Удобно и спокойно... Страхуй жизнь...

Узловатые пальцы ударили по лоснящейся от крема щеке, и крашеные локоны упали на глаза Лилии. Она замерла. А потом медленно пошла прочь, схватившись рукою за щеку. Он вернулся к Регулесам и Хайме Себальосу. Высоко подняв голову, несколько мгновений пристально смотрел в глаза каждому из них. Регулес пил виски, опустив взгляд в стакан. Бетина улыбнулась и подошла к хозяину дома с сигаретой в руках, как бы прося огня.

- Где вы достали этот ларец?

Старик отвернулся, а слуга Серафин зажег спичку у самого лица девушки, и ей пришлось отстранить голову от груди старика и отойти. Из холла, где скрылась Лилия, выходили музыканты, закутанные в шарфы, дрожащие от холода. Хайме Себальос защелкал пальцами и повернулся на каблуках, как испанский танцор.

На столе с ножками в виде дельфинов, под бронзовыми канделябрами громоздились куропатки в растопленном сале и в соусе из старого вина, мерланы в листьях таррагонской горчицы, Дикие утки в апельсиновых корках, разбухшие от икры карпы, каталонское заливное с маслинами, жареные цыплята в маконском вине, фаршированные голуби с пюре из артишоков, многоугольные чаши с кусками льда, розовые лангусты в ожерельях из лимонных долек, шампиньоны с томатами, байоннская ветчина, жаркое в арманьяке, гусиные шейки, начиненные свиным паштетом, пюре из каштанов, подливы из печеных яблок с орехами, соусы - луковый, апельсиновый, чесночный и фисташковый, с миндалем и креветками.

И когда открылась резная дверь - с рогами изобилия и толстозадыми ангелочками,- сделанная в монастыре Керетаро, в глазах старика блеснул едва уловимый огонек, а потом всякий раз, как слуга - под звон вилок и ножей о голубую посуду - подносил дрезденское блюдо к кому-либо из ста приглашенных, у него вырывался резкий хриплый смех. Хрустальные бокалы тянулись к бутылям в руках лакеев. Он приказал открыть портьеры, которые драпировали витраж, отделявший зал от сада,- за стеклом торчали оголенные хрупкие сливовые и черешневые деревца, белые статуи из монастырского камня: львы, ангелы, монахи, переселившиеся сюда из дворцов и монастырей времен вице-королевства. Вспыхнул фейерверк: огромный огненный замок на зимнем небосводе, ясном и далеком; белая искрящаяся молния пронзила красную вуаль и желтый веер зигзагов; фонтан разбрызгал в ночи кровоточащие раны; монархи рассыпали свои золотые ордена на черном сукне тьмы и устремили свои сверкающие кареты к светилам в ночном трауре. Он засмеялся, не размыкая губ, и смех его походил на рычание.

Опустевшие блюда снова и снова наполнялись дичью, креветками и крабами, сочными кусками мяса. Голые руки мелькали вокруг старика, утонувшего в глубоком старинном кресле, роскошно инкрустированном, покрытом замысловатой резьбой. Он улавливал аромат надушенных женщин, смотрел на их глубокие декольте, выбритые подмышки, отягченные брильянтами мочки ушей, белые шеи и тонкие талии, от которых подымались волны шелка, золотой парчи, тафты; вдыхал знакомый запах лаванды и дымящих сигарет, губной помады и пудры, женских туфель и пролитого коньяка, плохого пищеварения и лака для ногтей.

Он поднял бокал и встал; слуга дал ему в руку поводки - псы не расставались с ним весь остаток вечера. Зазвучали громкие новогодние тосты. Бокалы разбивались об пол, а руки обменивались нежными или крепкими пожатиями, вздымались вверх во славу истекшего времени, этого погребения, этого сожжения памяти; во славу новых всходов на почве, удобренной прошлогодними делами...- оркестр в это время исполнял, как обычно, вальс «Ласточки»,- делами, словами и людьми, умершими вместе с прошлым годом; во славу продления жизни этих ста мужчин и женщин, которые сейчас ни о чем друг друга не спрашивали, а лишь говорили друг другу взглядом влажных глаз- что нельзя упускать время, настоящее время, искусственно продленное в эту минуту вспышкой ракет и звоном колоколов.

Лилия робко погладила ему шею, как бы прося прощения. Но он-то знал: много побуждений, много мелких желаний надо подавить, чтобы в один прекрасный момент насладиться счастьем без всяких затрат - и она должна быть ему благодарна за это. Так надо было понимать его невнятное бормотание.

Когда скрипки в зале снова заиграли «Парижские нищие», она со своей обычной гримаской взяла его под руку, но он отрицательно качнул белой головой и, сопровождаемый псами, пошел к креслу, где намеревался провести остаток ночи, глядя на танцующих... Он неплохо развлечется, разглядывая физиономии - фальшивые, сладкие, лукавые, ехидные, тупые, умные,— думая о судьбе, о судьбе их всех и о своей собственной... Лица, тела свободных, как и он, людей успокаивают его... Эти люди, скользящие в танце по натертому полу под сверкающими канделябрами, побуждают его... освободиться от воспоминаний, изгнать воспоминания... и вновь, вновь насладиться этим противоречивым единством... свободой и властью... Он не один... с ним танцующие... От этой мысли тепло разливается по нутру, становится приятнее на душе... Черный карнавальный эскорт могущественной старости, седовласого, подагрического, согбенного существа... Эхо не сходящей с губ хриплой усмешки, которая отражается и в запавших зеленых глазах... Короткие родословные, как и у него... иногда еще более короткие... кружатся и кружатся... Он их знает... промышленники... коммерсанты... шакалы... лизоблюды... биржевики... министры... депутаты... журналисты... жены... невесты... сводни... любовницы... Кружатся обрывки фраз... отдельные слова вместе с плывущими парами.

- Да...- Потом пойдем...- но мой папа...- Люблю тебя...-...свободны?.. -Мне рассказывали...-...времени у нас достаточно...- Тогда, значит... -...так... -мне хотелось бы...- Где? -...Скажи мне...-...Я больше не вернусь...-...тебе нравилось? -...трудно...- это пропало...- проказница... чудесный...-исчез...-...так ему и надо...-...гм... Гм!.. Он умел отгадывать по глазам, по движению губ, плеч... Он мог бы им сказать, что о них думает... Мог бы им сказать, кто они... мог напомнить их настоящие имена... подстроенные банкротства... жульническое использование денежных девальваций... спекуляции на ценах... банковские махинации... новые латифундии... фальсифицированные публикации... выгодные подряды на общественные работы... политические инсинуации... разбазаривание отцовского наследства... взяточничество в министерствах... фальшивые имена: Артуро, Капдевила, Хуан Фелипе Коуто, Себастиан Ибаргуэн, Висенте Кастаньеда, Педро Касо, Хенаро Арриага, Хайме Себальос, Пепито Ибаргуэн, Роберто Регулес... А скрипки поют, кружатся юбки и фалды фраков... Они не будут говорить обо всем этом... Они говорят о путешествиях и любви, о домах и автомобилях, об отдыхе и праздниках, о драгоценностях и слугах, о болезнях и священниках... Но они тут, тут, перед ним... перед самым могущественным... Можно уничтожить или возвеличить их одной фразой в газете... Можно заставить их терпеть присутствие Лилии... Можно одним магическим словом вынудить их танцевать, есть, пить... Вот они приближаются...