Джозеф О'Коннор - Ковбои и индейцы

Он выдвинул ящики, заглянул внутрь, но не обнаружил ничего интересного. Потом зарегистрировал двух австралиек с рюкзаками, в остальном все было тихо.

— Когда угодно выписаться можно, — с улыбкой заявил Эдди, — а вот уйти нельзя.

Девицы недоуменно переглянулись.

— Цитата. «Отель „Калифорния“», — объяснил Эдди. — «Иглз».

Похоже, девицы шутку не поняли, но все равно засмеялись. Потом принялись рассказывать Эдди обо всех странах, где побывали. Такое впечатление, что этот рассказ они вызубрили наизусть. Когда Эдди спросил, где им понравилось больше всего, они сказали, что дешевле всего было в Сальвадоре. До Никарагуа они не добрались.

— Жаль, — сказал Эдди. — Насколько я знаю, это замечательная страна. Там все политики — артисты.

Девицы сказали, что это скорее относится к Австралии.

— Хреновые артисты. — Обе засмеялись.

— Эй, девчонки, — окликнул их Эдди, когда они направились к лестнице, — знаете анекдот про австралийского студента? Поехал в Европу и два года слонялся вокруг колледжа.

Мистер Патель вернулся по-прежнему в дурном настроении. Возле оптовки он неправильно припарковался, и полиция поставила ему на колеса блокиратор, а на обратном пути у него спустила шина.

— Ну как нарочно! — твердил он. — Пропади все пропадом!

Давненько Эдди не слыхал, чтобы мистер Патель ругался. Мистер Патель просмотрел регистрационную книгу с таким видом, будто ожидал за время своей отлучки огромного наплыва клиентов.

— Иногда, — вздохнул он, — я сам не могу понять, на кой черт мне все это.

Он сказал, что Марион слишком много времени проводит на своей второй работе. А это против уговора. И, выразив надежду, что Марион не злоупотребляет его хорошим отношением, попросил Эдди поговорить с ней.

— Нетушки, мистер П., — ответил Эдди. — Сами с ней разбирайтесь.

Стиральная машина мистера Пателя была сломана, поэтому Эдди пошел в прачечную на Маркем-стрит. Там он и сидел, жуя гамбургер и глядя, как вращается в барабане стиральной машины белье. Время от времени в прачечную забредали молодые люди, оглядывались по сторонам и снова исчезали на улице. Приходили старухи, позвонить по телефону-автомату. Людей, которые вправду стирали белье, было совсем немного. Удивительно, как владельцам прачечной удается сводить концы с концами.

У женщины за стойкой сверкала во рту золотая коронка со звездообразной дыркой. Пальцы потемнели от никотина. Она предложила Эдди чашку чая, но он отказался. Женщина бродила по прачечной, шлепая тапками и рассуждая сама с собой. В помещении пахло потом и табачным дымом, ко всему этому примешивался запах мыла. Впрочем, если не считать мыла, тут пахло так же, как повсюду в Лондоне. Старостью.

— Вы не поверите, в каком виде сюда приносят одежду, — бормотала женщина. — Совсем люди стыд потеряли.

Эдди сказал, что это сущая правда.

Вернувшись в «Брайтсайд», Эдди немного посидел в холле, надеясь, что кто-нибудь позвонит. На вопрос мистера Пателя, где его подруга, Эдди ответил, что понятия не имеет. Мистер Патель заметил, что это нехорошо; Эдди пожал плечами.

— Разлад в отношениях, — назидательно сказал мистер Патель, — скверная штука и для мужчины, и для женщины.

Иногда мистер Патель говорил ужасные вещи. Эдди встал и вышел на улицу, оставив сумку с бельем на кресле в холле. Даже куртку не накинул.

Некоторое время он бесцельно бродил по городу, пытаясь во всем разобраться.

На Пикадилли-Серкус он понял, что по уши влюблен. Точно, влюблен. А ее нелепое поведение опять-таки свидетельствовало только об одном: она тоже вправду влюблена. Эдди и это знал. Господи, да ведь она действительно любит его! Так любит, что не может совладать со своими чувствами, и он тоже, хоть и не понимает отчего. Наверно, и не поймет никогда. У Марион обостренная чуткость ко всему, как у человека, лишенного верхнего слоя кожи. Черт побери, скорее даже как у человека вовсе без кожи — обнаженная плоть, нервы и кости. Все, от боли до наслаждения, она воспринимала намного острее и глубже, чем любой из знакомых Эдди людей. Тут-то и кроется главная причина всех сложностей. Марион — это сплошная эмоция.

Он зашел во французский бар, выпил три стакана пива и купил пачку «Голуаз». Но потом к нему подсела какая-то полусумасшедшая оборванка и принялась талдычить про генерала Де Голля, Эдди не выдержал и ушел. Послонялся по Чайнатауну, глядя на разделанных уток в витринах ресторанчиков, — птицы выглядели так, словно по ним проехался паровой каток. Воздух полнился запахом чеснока и имбиря, из открытых окон верхних этажей доносились сердитые голоса и звон посуды. Неподалеку от Ковент-Гардена Эдди купил у знакомого дилера пару «колес». Потом вернулся в Чайнатаун и попробовал зайти в «Крюгерз», немецкую пивную, где вечно толклись ирландские яппи.

Швейцар его не пропустил. Из-за прически.

— Вид у тебя, парень, слишком вызывающий, — пояснил швейцар.

Ему-то лично все равно. Таково распоряжение хозяев. Пусть Эдди поверит ему на слово. Он говорит правду, спорить бессмысленно. Тем не менее Эдди начал спорить. Сказал, что здешний менеджер — его близкий друг. Вышибала ответил, что внутрь его не пропустит, будь он хоть президент США. Эдди спросил имя швейцара и записал его в блокнот.

— Отлично, — сказал он. — Посмотрим, как ты запоешь, когда останешься без лицензии.

Вышибала устало вздохнул.

— Жди, — улыбнулся он, — может, дождешься!

Эдди уже собрался уходить, когда дверь пивной распахнулась. Мимо прошли двое респектабельных яппи, обсуждавших какую-то девчонку, а из прокуренного бара, перекрывая лязг и вой музыки, до Эдди донесся знакомый смех. Он подошел к окну, протер рукавом грязное стекло и заглянул внутрь.

У стойки сидели Джимми и Рут и болтали с двумя парнями в двубортных костюмах. Эдди видел их со спины, но тем не менее узнал. Вруны проклятые. Он постучал по стеклу, но они не услышали. На голове у Джимми была розовая бумажная корона, он что-то взахлеб рассказывал, руки в боки, раскачиваясь из стороны в сторону и виляя задницей, — явно кого-то изображал. Рут положила руку на ляжку парня, который стоял рядом с ней, от смеха она была красная как рак.

Эдди решил пойти домой пешком. Ехать на метро не было настроения.

Никому нельзя верить, думал он. Этот город полон лжецов и кретинов.

На Президент-стрит Эдди обнаружил, что Марион уже дома. Он сел на тротуар, подперев голову руками и глядя на освещенное окно их комнаты.

Потом проскользнул в кухню и приготовил чашку кофе. Чувствовал он себя прескверно. Будто погружался в сумрак, в глубокую воду. Он не мог ни на чем сосредоточиться, внутри росла тревога: словно гигантский ленточный червь разворачивал кольца у него в животе.