Камил Икрамов - Все будет хорошо

Азим Рахимович никому не говорил о своем разговоре с Эркином, ждал, чтобы его вызвали на него. Ждать пришлось недолго, два дня. Первой его спросила жена. Муршида Галиевна сказала, что звонила супруга Ильяса Махмудовича, беспокоилась о сыне, который просто убит какими-то неприятностями, родителям ничего не объясняет. Муршида Галиевна была мягче мужа, жалостливее и патриархальней. Личные, родственные, земляческие связи казались ей чрезвычайно важными, всех, кого она знала, она считала людьми достойными. Про недостойных людей, а тем более про недостойные поступки знакомых умудрялась как-то забывать.

— Ты уверен, что не обидел его? Он толковый и милый мальчик.

— Ты хотела бы видеть его своим зятем? — спросил Азим Рахимович. У них были две дочери в возрасте невест.

— Разве я об этом. Я бы хотела, чтобы оба моих зятя были похожи на тебя. И дочери так думают, к сожалению. Ты знаешь.

— Почему «к сожалению»? — удивился Азим Рахимович.

— Потому что таких нет, — жена говорила это искренне. — Порой ты бываешь слишком нетерпим. Можешь сказать, что у вас там произошло?

— Если бы Эркин Махмудов был врачом, я бы не доверил ему делать уколы или даже менять судно. Любая медсестра или санитарка сделала бы это лучше. Он бы делал не те уколы, потому что ленился бы заглянуть в историю болезни. А судном брезговал.

Он вернул ей почти те же слова, которые она совсем недавно говорила ему в связи со случаем, происшедшим у нее в клинике.

— Не спеши с выводами, — попросила жена. — Молодые люди имеют возможность исправиться. А ты по должности воспитатель. Не спеши.

На этом разговор кончился. Азим Рахимович и не спешил, он ждал, что Эркин придет к нему и сам найдет, что сказать, что пообещать, что попросить.

Азим Рахимович не спешил, спешили другие. Ранним утром следующего дня он поехал в дом почтенного старика, у которого старший сын погиб в автомобильной катастрофе. Один знакомый пенсионер, провожая Азима Рахимовича до машины, счел возможным сказать такую фразу:

— Наши дети остаются детьми до старости. Они нам дороже всего на свете. Кстати, как там у вас сын Ильяса Махмудовича?

— Кажется, он вполне здоров.

— Слава богу. Дело в том, что сам Ильяс Махмудович очень болен. Он был здесь полчаса назад, бледный, под глазами мешки. На давление жалуется.

В середине дня зашел в кабинет Аляутдин Сафарович. Доложил, что с райпищеторгом договорился, фонды выделены со следующего квартала, пристройку к проходной сделают красивую и удобную, но необходим большой холодильник, который очень трудно достать.

— Вы знаете, сегодня я был в поликлинике на диспансеризации, видел супругу Ильяса Махмудовича. У него давление и предынфарктное состояние, хотят положить в стационар. Он так боится за Эркина, просит его не ездить за рулем. Вот что такое родительская любовь.

— Мне кажется, Эркин довольно уверенно водит машину. Он вообще уверенный молодой человек.

Вернувшись вечером домой, Азим Рахимович застал у жены двух старых, давно не навещавших ее подружек. Увидев его, женщины заспешили уходить. Он удерживал их ровно столько, сколько требуют приличия. Цель визита сомнений не вызывала.

— Насчет Эркина? — спросил он.

— Да. Мне кажется, ты не прав. Он не хуже других… Он поссорился со своей лаборанткой? Обидел ее? В этом дело?

— Ничего об этом не знаю, — искренне удивился Азим Рахимович. — Лаборантка у него умница, деловая, о ссоре мне ничего неизвестно.

— Она красивая? — спросила жена.

— Да, миленькая. Но главное — умница. Из нее получится ученый, если не выйдет замуж за дурака.

— Мои подружки считают, что дело в ней. «Шерше ля фам», как они говорят.

Азим Рахимович возмутился.

— Ненавижу эту смесь французского с маргиланским. Что они знают, твои подружки, кроме этого «шерше»?

В словах мужа было что-то обидное. Про Маргилан упоминать не следовало, Маргилан — ее родина.

Допустив в качестве одной из причин своих бед ссору с лаборанткой, Эркин про себя прорабатывал эту версию все более подробно. Предположение о чисто мужском внимании директора к Диле внутренне устраивало его, казалось все более достоверным, вот почему в разговоре с матерью он позволил себе слегка намекнуть на это. Он не имел дальнего умысла, просто оправдывался. Мать на мгновение сделала круглые глаза и тут же перевела разговор на другую тему.

Вскоре она сама заговорила о Дильбар.

— Узнала я про твою лаборантку. Ты знаешь, что она собиралась замуж, но у нее ничего не вышло?

— Знаю, — сказал Эркин. — Она говорила.

— Родители вначале очень переживали, — сказала мать. — Тот мальчик теперь женится, и мы приглашены на свадьбу. Его сестра Мухабат бывшую невесту не хвалит. Ты попроси Азима Рахимовича, чтобы ее от тебя перевели.

— Попроси! — язвительно сказал Эркин. — Его надо просить, чтобы он меня перевел в лаборанты. Он меня уволить хочет.

То, что Эркин не мог выговорить отцу, он вынужден был подробно рассказать матери.

Вечером в их гостиной появилась Муха. Она принадлежала к тому немногочисленному разряду узбекских женщин, которых в добропорядочных семьях не слишком жалуют. О чем мать говорила с Мухой, Эркин мог лишь догадываться. Часов в десять мать попросила Эркина отвезти гостью домой.

Ей было сильно за тридцать, и никакая косметика не могла скрыть дряблой кожи и одутловатости лица. Вообще косметика в Ташкенте в середине лета мало способствует красоте.

В машине Муха сразу закурила, затянулась с облегчением и жадностью.

— Эта девочка не для тебя, — сказала она, выпустив из округленных губ длинную струю дыма. Родители ловко скрыли от нее цель своих расспросов. — Она себе на уме. Ей нужен человек постарше, с положением. Ей доктор наук нужен с солидным багажом, лучше всего привезенным из-за границы. Знаешь, в каких больших чемоданах возят багаж из-за границы.

Эркин рассмеялся, Муха ему начинала нравиться. В ее помятости и поношенности была какая-то привлекательность. Плохо, что появляться с ней на людях будет неловко.

— Кофры, — сказал Эркин. — Такие большие чемоданы называют кофрами.

— Знаю, — кивнула Муха. Она все знала в этой жизни и не понимала, почему ей так не везет. Никто из ее сверстниц, бывших подруг по школе и университету, не чувствовал так приближения старости. Она знала и это.

— Может быть, зайдешь? — спросила она, когда машина остановилась у хорошего кооперативного дома. — Выпьем кофе, у меня кое-что найдется в холодильнике.

Приятели у Мухи были самые разные, но все больше люди в возрасте, любившие хорошо выпить и закусить. Были женатые, были разведенные, все почему-то крупные, отяжелевшие. Мальчик ей нравился.

— Я живу одна, — сказала Муха, хотя это и так было ясно.