Михаил Попов - Вивальди

— Понимаешь, только виновные! — крикнул Марченко так, что услышали даже мои собеседники.

— Ну, и что! — не сдержался и крикнул я в ответ. Коноплев и Гукасян деликатно подняли стаканы с выдохшейся минералкой.

— Как что, идиот! Понимаешь, все-таки началось!

— Что началось?!

— Господи, послал же мне Бог идиота в напарники, что я тебе только не вбивал в башку, ничего не впихивается. Все не просто так! Отвечать придется, понимаешь, придется, всем, и никто не может знать заранее, как и когда.

Я понял — он пьян. Получил по своим каналам эту мутную информашку, и сразу цап зубами за пробку. Это все камера. Камера до добра не доведет, особенно работника органов. Едет с возрастающей скоростью подполковничья крыша.

— Кто это? — Не удержался Гукасян.

— И за что это всем придется отвечать? — Дернулась щека Коноплева. Марченко так орал, что они все расслышали.

Я не видел никаких препятствий к тому, чтобы рассказать им эту историю. Майка присоединилась, сообщив, что у нее только что был понос, но теперь все хорошо. Ни одному из возможных отцов не стало сильнее хотеться ее в дочери.

Некоторые моменты моего рассказа Майка сопровождала толковыми, и даже смешными комментариями. Все было у нее «обхохочешься», и старик Зыков в ногах у майора Рудакова, и чокнутые музыканты, так и не отошедшие от истории с Вивальди. Случай с автобусом, конечно, всех заинтересовал больше всего. Поведение больших денег вообще загадочно, а тут…

— Даже — если все так, как говорит твой подполковник, твой подполковник рехнулся, — сказал уверенно, хотя и задумчиво Коноплев.

— Да, — кивнул я, — он все время про заговор, плетутся сети, «Граф тьмы» Кувакин, и вообще.

Тут они опять заинтересовались, и я рассказал им еще и про Кувакина.

— Ну, весь наборчик! — Устало махнул рукой Коноплев.

— Это так бывает, — Гукасян хмурил брови и отпускал их полежать мирно, — так бывает. Человек сам испугался, за себя испугался, он же виноват в этой старушке с машиной, и теперь ищет большую причину.

Коноплев кивнул.

— Да: вы не смотрите, что я вас зарезал, мадам, ведь все равно начинается чума. И посмотрите, какое глупое словосочетание «Граф тьмы», это что, к нему надо обращаться — ваше сиятельство!? Кстати, и к «Князю», это тоже относится.

Не потому что я так действительно думал, а просто, чтобы обозначить свое особое место в разговоре я начал:

— Ну, а вдруг, действительно что-то…

Все трое, даже девочка усмехнулись.

— Что? Закат солнца вручную? — Хмыкнула Майка, и тут же снова унеслась в туалет.

— Скорей всего — просто какая-то статистическая флюктуация. — Коноплев снова закурил, хотя повсюду висели надписи, что делать этого нельзя. — Ты оказался в том месте, где частота случайностей особого рода превысила какую-то норму, и стала заметна для глаза такого обыкновенного наблюдателя как ты. Люди, от которых ты не ждешь ничего этакого, начинают себя вести не как всегда. Вот как сын твоего Петровича. У великовозрастного нацбола проснулась общечеловеческая совесть. Бывает!

Он закашлялся.

— Статистика, — согласился Гукасян, неприязненно глядя на вырастающий пепельный столбик на сигарете молдавского белоруса.

Я понял, что мой номер закончен. Повеселил, хватит.

— Так, что с девочкой будем делать?

Пепел рухнул на идеальное деревянное покрытие, и разлетелся в пыль. Гукасян закрыл глаза.

— Да, — ткнул в меня окурком Коноплев, — вспомнил. «Миллиард лет до конца света», читал наверняка?

— Да, читал, и до сих пор считаю, что очень даже не слабая вещичка.

— Вот!

— Что вот?

— Я и нашел образ твоего синдрома.

— Нет у меня синдрома.

— Есть-есть, но теперь не будет, занозу нашли.

— А с девочкой ничего не будем делать, оставим пока как есть, — тихо сказал Рудик.

— Но у меня впечатление, что она нас тупо использует, — Усмехнулся я.

Коноплев тоже усмехнулся.

— Конечно, использует. Не Нина, а прям Наина, навела чары. Баба, конечно, с зубищами, но только что она может у нас отгрызть сейчас? Я, конечно, не благодарен ей за то, что спился и подох, но от резких движений воздержусь.

— И я, — кивнул Гукасян. — И денег дам. Немножко.

— Она не возьмет, — с какой-то даже свирепой радостью заявила вернувшаяся Майка. Было такое впечатление, что в туалете она не страдает, а наоборот пополняется чем-то бодрящим.

— Почему не возьмет? — Осторожно поинтересовался Гукасян.

— Потому что дура. Благородная.

— Благородная?! — Одновременно спросили Гукасян и Коноплев.

— Но мы хотя бы скажем ей, что теперь все открылось? — Спросил я.

— Я бы и этого не делал, — сказал Коноплев, — пусть она думает, что дурачит нас, в то время как мы будем дурачить ее. А эта, — он кивнул в сторону Майки, — не проболтается. Раз нам не проболталась, то и Нинке не проболтается.

— За отдельную плату.

— Я вылечу тебя от поноса. — Сказал Коноплев.

Мне не слишком нравился исход заседания. Все замирало в новом, сложном состоянии, а у меня, кажется, не было моральных сил для обслуживания таких запутанных отношений. И я не верил, что такая надуманная конструкция способна просуществовать хоть сколько-нибудь долго. Но, с другой стороны были и положительные моменты — я свалил с души камень по имени подполковник Марченко. Консилиум частичных отцов однозначно признал его чокнувшимся.

Мы расходились, даже не выпив ни рюмки. Гукасян несколько раз вздохнул на прощание.

Ребенок достался мне, в чем я увидел неприятный мелкий символизм. Майка приплясывала на асфальте, чему-то угрожающе радуясь. Горбоносый, длинный все усиленнее курящий Коноплев наклонился ко мне и с не очень приятной улыбкой похлопал по плечу.

— Не бойся, это не конец света.

Имел ли он в виду только наш предыдущий разговор, или также включал сюда и предстоящий кусок дня в обществе такой активной девочки?

— Куда мы пойдем? — Спросила она.

— Никуда.

Ответ мой был сердитым, ее это не озадачило.

Опять позвонил Марченко. Нет уж, на сегодня хватит милицейских мыслей о природе вещей.

— Мы пойдем домой, будем есть и ужинать.

— У меня понос. — Майка предъявила недомогание как охранную грамоту.

— Тогда, смотреть телевизор.

Стоп, остановил я себя. Недозвонившийся Марченко опасен. Вышлет опять своих подмосковных борзых за мной. Представляю, сколько у него накопилось апокалиптических глупостей в башке, пока он прячется от непредсказуемого возмездия в своей тюряге.

Домой нельзя.

Неподалеку жила Василиса. Почти неподалеку. К Василисе мне не хотелось. Но, с другой стороны, под охраной нездорового ребенка я как бы в безопасности.

Позвонил Нине и сообщил, что девочка переночует у меня. Она восприняла это известие почти равнодушно. Никаких причитаний — а что, а как? Тоже мне мать!