Александр Махнёв - Люди и судьбы

Когда он родился, их деревенька была под Польшей. В тридцать девятом пришла советская власть. Но что менялось для него, для его семьи, соседских пацанов и девчонок? Да ничего! Около двух десятков дворов, вокруг бедность и труд, адский крестьянский труд. Мальчуганы, едва родившись, уже знали, чем им в хозяйстве заниматься. Малышки с пяти лет с недетским мастерством доили коров, стирали и вешали сушиться бельё. В деревне практически всё держалось на женских и детских руках.

Большинство мужчин уезжали на заработки. Вот и их отец с тридцатого года жил и работал сначала в Аргентине, затем в Вильнюсе. Был он на редкость мастеровым человеком. А где мастерство своё применить? Вот и трудился за границей. Приветом от отца были редкие денежные переводы да посылочки с разной мелочёвкой. Но и эти подарки были настоящим праздником в их доме.

Волей-неволей в этих краях самыми почитаемыми, сильными и волевыми людьми были хозяйки дворов. Женщины всё знали, всё умели. Никто и никогда их не учил пеленать детей, кормить малолеток, шить, гладить бельё, готовить и так далее. Это был как бы врождённый инстинкт. Войдя в дом, женщина всё знала и всё умела. Это на свадьбе про любовь да про любовь. А в жизни… Первая брачная ночь – и к плите, в огород, к малышам. Где уж тут про любовь да нежность? Работать надо.

В деревню редко заезжало волостное начальство. Их староста был таким же бедняком. Не заметили жители и новую власть, уже немецкую. Да, где-то там грохотало, урчали машины на большаках. По ночам сначала на западе, затем уж на востоке хорошо было видно зарево. Женщины перешёптывались, ворота да дома покрепче на ночь закрывались. Война пришла. А что им, детишкам да подросткам, до войны? Всё одно по зорьке встань. Дела твои по дому никто не отменял.

Первый настоящий испуг пришёл, когда немчура в деревню пригнала грузовик и по дворам уже новый староста, не свой, пришлый, стал собирать молодёжь для работы в Германии. Но, видать, неопытен оказался прихлебатель фашистский. Пока он собирался, почти все девчата и хлопцы в лес попрятались. Неделю прятались, леса им знакомые, и лесные чащи, и сторожки – всё есть. Там и отсиживались. Два раза ещё наведывались полицейские за молодью, но вновь без улова уезжали в район. Тихо в деревне.

Но война шла, и о ней знали все. Три долгих года немецкой оккупации. Нередко выезжающие в район для торговли на базаре жители слышали передаваемые из уст в уста рассказы о зверствах фашистов, о казнях невинных заложников, о появившихся в их краях партизанах и, конечно, о наступлении немцев. Слышали разное: и что Москва пала, и Ленинград окружён, что немцы хозяйничают в Сибири и прочие небылицы. Даже старухи стали разбираться в географии, и единственная деревенская карта Советского Союза, что лежала в подполе у соседей Попков, после всех этих слухов и сообщений всегда тщательно исследовалась жителями.

Но вот вновь слышатся гул, грохот, канонада, вновь приближается с востока зарево. История говорит о том, что Поставщина была освобождена в первых числах июля 1944 года. Может быть, и так, но деревенские день своего освобождения не заметили. Слишком мала в стратегическом плане их родная деревушка. Это мизерная точка на картах. Деревня Бедунки. Бедунки и есть Бедунки, что с них взять?

Появился уполномоченный советской власти, вновь назначен староста. Для их деревни война закончилась.

А закончилась ли?

Нет.

Война ушла на запад. Нужны парни, молодёжь, защитники Родины. Отечество должны защищать молодые.

В конце июля 1944-го Сашу забирают в армию. Не его одного. Много их тогда с новых советских территорий призвали на войну. Только из их деревеньки ушли трое, да на пункте сбора он увидел ещё десятки таких же, как и он, парней. Земляки – с ними уже веселей.

«Вязьма. Дня 3.08.1944. Родные мама и Хельтя (Елена). Я написал вам письмо и подал вам адрес, не пишите по нему, бо этот адрес неправильный. Нас перегнали в другие лагеря. Мы были определены к первой стрелковой роте. Но вчера выбрали нас в артиллерию и сегодня отправляют дальше. Так что адрес я тогда пришлю, когда приедем в настоящий полк. Кого оставили в пехоте, того уже откомандировали. А нам приказ, здесь обмундирование не давать. Виктор тоже со мной…»

Это уже август сорок четвёртого. Пока их определяют по военной специальности, обучают, одевают, одним словом, превращают в бойцов. Убывают земляки: Виктор, Сашка Груздовский. Новых знакомых по Поставщине, поляков по национальности Тадека, Адольфа, Людвига отправляют в Куреницу на Смоленщине. Видимо, туда, где формировались соединения и части Войска Польского.

А в мыслях, это по письмам чувствуется, уже некая растерянность, тоска, грусть, они видны в каждой строчке…

«Дня 3.09. Я пока жив и здоров, чего и вам от Бога желаю. Ожидаю от вас ответа, но дождаться не могу…»

«Дня 5.09. Я как-то тревожусь по вас, но только то, что еще никто не получил с нашей местности письма, как-то успокаивает. Но даже может быть и не получу в скором…»

Нет весточки из дома, нет.

Почему? Он себя спрашивает: почему? «Из Сибири всего десять дней идут письма…»

Почему? Вот он уже отправляет записки через попутчиков из Минска, Барановичей, через «Кураневскую женщину, Сморгоньскую землячку» . Дважды попутно посылает свою красноармейскую справку. Он понимает, справка эта – защита его семьи, его мамы и сестрички.

А писем так и нет.

Война.

И он всей своей душой с домом, с родными, он чувствует, плохо без него. Мама одна. Отца уж нет, весточку о его кончине они получили ещё в 1942 году. На хозяйстве мама и сестра. Выдюжат ли, справятся ли?..

«У вас наверно много недостатков в хозяйстве, но на меня не обижайтесь, если в чем и тяжело будет. Например, чего не хватает, или тупой плуг. Как-нибудь, все помаленьку сойдет. Быть может скоро и увидимся…»

Его всё интересует – каков урожай, сняли ли жито, не сгорело ли под солнцем сено?.. И вновь тоска и грусть.

«Дорогие мои, я нахожусь от вас далеко на западе и с дороги посылаю вам письмо. Не знаю, получили вы хоть одно, бо я от вас не получил ни одного. Ну, теперь не скоро и получу, бо адреса точного нету. Так что вы ко мне не пишите. Я пока жив и здоров чего и вам от Бога желаю. С Виктором до сегодняшнего дня были вместе, но сегодня разлучили, быть может навсегда. Скучно очень о том что от вас не получил письма не знаю о вашей жизни. Пока более не имею чего писать. Больше напишем, когда больше проживем. Затем до свидания, привет всем родным и знаемым. Целую вас крепко, до свидания…»

Это предпоследнее письмо.

А вот и последнее. Оно датировано 1 октября 1944 года.

«Здравствуйте мама и сестра. Уведомляю вас, что я жив и здоров, чего и вам от Бога желаю. Сейчас я очень ожидаю ответа…»