Владимир Богомолов - Том 2. Сердца моего боль

За год работы в экономическом издательстве Зуйкову приходилось встречаться со многими примечательными людьми, известными профессорами и академиками, причем, озабоченный мыслью «делать бы жизнь с кого?», он с неослабным интересом присматривался к ним. И вскоре без колебаний выбрал для себя Челышева.

Из биографической справки в Большой Советской Энциклопедии и юбилейной статьи, опубликованной к шестидесятилетию академика в журнале «Вопросы экономики», Зуйков узнал, что Василий Иванович подростком батрачил, затем — восемнадцати лет от роду — участвовал в Гражданской войне и за боевые заслуги, исключительное мужество и героизм одним из первых был награжден орденом Красного Знамени и почетным революционным оружием. Потом учился, работал, преподавал. В Отечественную, в самом начале, вступил добровольно в ополчение — рядовым; был тяжело ранен, после выздоровления снова работал и преподавал; все время рос, продвигался и, как писал автор статьи, «прошел славный путь от батрака до выдающегося ученого, ведущего экономиста страны».

О людях подобной судьбы Зуйков не раз читал, но то были книжные розовые герои, до того добропорядочные и праведные, что выглядели они обычно приукрашенно и неубедительно. А Василий Иванович был живой полнокровный человек, с первой же встречи поражающий своей эрудицией, обаянием, энергией и доброжелательностью.

Понятно, повторить полностью жизнь Челышева Зуйков при всем желании не смог бы, но взять его за образец и попытаться воспитать в себе большинство его качеств, безусловно, следовало. В этой мысли Зуйков утвердился еще несколько месяцев назад, и с тех пор он старался не пропускать публичных выступлений академика, знакомился постепенно с его многочисленными печатными трудами и, увлеченный Василием Ивановичем, был счастлив каждой, увы, весьма редкой возможности личного общения с ним.

В пятницу в доме Челышевых царило радостное возбуждение — Зуйков ощутил это, едва переступив порог.

Как затем оказалось, незадолго до его прихода позвонили из Женевы, где со своим мужем дипломатом находилась дочь академика, и сообщили о рождении внука. Со слов жены Челышева и ее сестры, из телефонных разговоров Зуйков понял, что дочка была слабой, болезненной и врачи считали необходимым прервать беременность еще в начале, поскольку не надеялись на благополучный исход — в лучшем случае предсказывали выкидыш.

Но она не согласилась. Недели две назад ее поместили в наилучшую клинику, к знаменитому профессору Шнейдемюллеру, и вот сегодня в полдень, под его личным наблюдением, вопреки всем предсказаниям она родила полноценного здорового мальчика, причем и сама чувствовала себя вполне сносно.

Дочь эта была младшей и единственной оставшейся в живых: старшая семнадцати лет ушла добровольно на фронт и погибла где-то под Харьковом (ее большая фотография в пилотке и гимнастерке с двумя медалями висела над столом в кабинете Василия Ивановича), а средняя умерла шести месяцев от роду.

Естественно, после такой новости из Женевы Челышевы были на седьмом небе от счастья и спешили поделиться радостью с близкими им людьми.

Открыла Зуйкову жена академика Ксения Николаевна, милая и улыбчивая, весьма для своих лет стройная, но совсем седая. Сам Василий Иванович, без пиджака, высокий, подтянуто-моложавый, склонясь в гостиной над телефоном, набирал номер. Выпрямясь и увидев в дверях Зуйкова, он сделал приветственный жест и тут же закричал в трубку:

— Добрый день, дорогой!.. Хоть ты и вице-президент Академии наук, а ничего ты не знаешь!.. Как — что случилось?.. У меня внук родился! Внук, понимаешь, мальчик!.. Богатырь! Вес — четыре килограмма шестьдесят грамм, рост — пятьдесят два сантиметра…

Положив трубку, он юношески упругим шагом подошел к Зуйкову, поздоровался, энергически пожав руку и со счастливой взволнованностью говоря:

— Раздевайтесь, Павлик, — будем обедать… У нас событие: внук родился!.. Не отказывайтесь — бесполезно…

Его лицо так и светилось радостью и лаской; в тот час ему, наверно, хотелось обнять весь мир. Верстку своей книги он, и не посмотрев даже, сунул на полку стеллажа в передней и, очевидно, тотчас о ней забыл. Зуйкова тронули приветливость и гостеприимство Челышева и то, что известный академик, видевший его всего два раза, запомнил его имя.

Из вежливости Зуйков отказывался, но хозяева настояли и усадили его за накрытый белоснежной накрахмаленной скатертью стол, сервированный как в самом дорогом ресторане; Зуйкову подумалось, что, наверное, здесь каждый день так попраздничному обедают.

Напротив него поместилась старенькая домработница, прожившая в доме Челышевых около сорока лет и нянчившая всех трех дочерей. На радостях она плакала, шмыгая крохотным носом, и не могла ничего поделать. Василий Иванович капал для нее в стакан валерьянку и, ласково усмехаясь, говорил:

— Ты, Манюня, совсем расклеилась… Нехорошо… Постеснялась бы Павлика… Ну… ну, будь молодцом…

Помог ей принять лекарство и, неожиданно нагнувшись, чмокнул ее в щеку, отчего она только пуще захлюпала.

Подавали за обедом и угощали Ксения Николаевна и ее сестра Ольга, молодящаяся, накрашенная женщина, — Зуйкову она почему-то сразу не понравилась.

Из холодильника принесли бутылку шампанского; Василий Иванович сам умело открыл ее, разлил вино в бокалы и заставил всех выпить за новорожденного.

— Смешно, конечно, Павлик, и нелепо, — немного погодя, закусывая, весело рассказывал он, — но всю жизнь я мечтал иметь сына. А рождались у нас дочки… Нет, нет, Ксюшенька, ты тут ни при чем! — Он перегнулся к жене и поцеловал ей руку. — Просто я, извините, дамский плотник!

— Вася! — Ксения Николаевна, стараясь выказать строгость, с укоризной посмотрела на него. — Ты все же думай!

— Не желаю! — озорно заявил Челышев. — Могу же я когда-нибудь и не думать? — шутливо осведомился он. — Имею я право в шестьдесят три года выпить и похулиганить?!

В середине обеда, перед тем как подали второе, он в задумчивости говорил:

— Пятьдесят два сантиметра — представляете… — он показал пальцами на краю стола. — Еще, наверно, никаких мыслей, а я уже озабочен и весь в вопросах… Каким он вырастет?.. Что за жизнь ему предстоит, этому единственному продолжателю рода Челышевых?.. Останется ли он, например, на земле или переселится на другую планету?.. — Он с улыбкой взглянул на Зуйкова.

— Ну, знаешь, не дай бог! — вступилась Ксения Николаевна.

— Все может быть… Заглянуть бы в самый конец века, увидеть бы его хоть на минуту взрослым и все узнать… Нет, конечно, не доживу, — вздохнул Василий Иванович и спустя мгновение внезапно оживился: — Ксюшенька, а Гоги-то мы не позвонили!