Николай Никонов - Собрание сочинений. В 9 т. Т. 6. Стальные солдаты. Страницы из жизни Сталина

Любой, даже незнаменитый астролог сказал бы, что Сталин и Надежда Аллилуева были несовместимы в браке по знакам Зодиака. Он — Стрелец, она — Дева. Во всех астрологических книгах Стрелец и Дева взаимоисключаемы. И хотя тогда большевики и сам Сталин, также как и молодая большевичка Надежда, вряд ли верили в эти таинственные свойства, их совместимость была временной, особенно со стороны Девы. А Стрелец, как сказано в тех же книгах, вообще никогда полностью не принадлежит супруге — только наполовину, как и любой женщине. Такова его суть. Властный, подчиняющий характер Девы, домоправительницы, хозяйки, вдребезги разбивался о разгульную неподчиненность Стрельца, да еще такого, как товарищ Сталин, да еще такого, как мужчина-грузин, да еще такого — занявшего после длительной борьбы первое место.

Бывало, Сталин вспоминал свою тихую, покорную первую жену, красавицу Сванидзе, идеальную для вождя жену с задатками рабыни. Такой он мечтал воспитать девочку Надю… (Глупая несбыточность у всех, кто пробовал этим заниматься. Перевоспитывать, лепить для себя можно лишь близкую и совместимую по этим колдовским знакам натуру.) Чем дальше, тем больше их семейная жизнь превращалась в глухую изнурительную борьбу, когда, все-таки испытывая любовь и даже нежность к молодой жене, Сталин встречал упрямое и подчас истерическое сопротивление, моментально вспыхивал, воспламенялся сам. Стрелец — огненный знак! И искры летели во все стороны во время их столкновения. Никто не хотел уступать, и если в конце концов жена уступала, гасло ее женское чувство к мужу, и она все более становилась уже враждебно отчужденной. В этой ситуации был только один исход — развестись, но такой исход не устраивал великого вождя и страшил своей непредсказуемостью бившуюся, как муха в паутине, истеричную супругу. Многие, писавшие о Надежде Аллилуевой (особенно знавшие ее лишь со стороны, косвенно), отмечали ее спокойный характер, тактичность, простоту в обращении и восторженно повествовали об этом. Истины, кроме мужа и самых близких родственников, не знал никто. Это были коса и камень, сила и противодействие, любовь и ненависть. И тут возможен единственный выход, который в таких случаях чаще всего и подвертывается.

Очевидцы не раз писали (очевидцы?) об этом празднике. Но почему все их воспоминания столь не согласуются? Упоминался вечер-застолье 8 ноября, но одни очевидцы писали «на квартире у Молотова», другие — «у Ворошилова», третьи — «в спецзале хозуправления Кремля» (ГУМ), четвертые — «в Большом театре», пятые — даже «во МХАТе». Кто же очевидец? А было застолье все-таки у Ворошилова, куда и приглашены были высшие военные, например будущий маршал Егоров, и это в соблазнительно открытую взорам полупьяных вождей грудь жены Егорова Цешковской бросал развеселившийся вождь хлебные крошки, — судите по этому о Сталине яснее и строже. Так может поступать лишь заносчивый и самоуверенный мужлан, к тому же, да простят меня обидчивые кавказцы, именно их национальности, где мужчина вырастает или выращивается, с молоком матери впитывая представление о своем абсолютном превосходстве над женщиной, близком к презрению и как бы обязательном к этому нижестоящему существу А Сталин и был именно таким. И никакая жизненная шлифовка не снимала с него той подспудной и чуть ли не уголовно-хамской «гордости», прорывавшейся подчас сквозь показную любезность и даже ложное смирение. Это всегда был тигр и великий актер, легко перевоплощавшийся в любые роли, вплоть до роли невинного агнца. А тигр всегда был..

Бросая шарики хлеба в манерно смеющуюся даму, Сталин видел, как Надежда со своими розами, решившая, видно, сыграть роль красавицы и все-таки первой дамы в застолье, уже кипит и трясется и на лице ее, то бледнеющем, то багровеющем, что-то такое вершилось. Губы кривились, как во время известных лишь семье истерических припадков, и даже сидевший рядом дамский угодник Бухарин, видимо, заметил это и пытался ее успокоить. Но полупьяный вождь тоже завелся и бросил в нее мандариновой коркой:

— Эй, ти! Почэму нэ пьешь!

И грянул взрыв: с треском отлетел стул, и Надежда, ни на кого не глядя, стремительная и какая-то длинная в своих бархатах, пошла к выходу, демонстрируя всем, и ЕМУ в первую очередь, свое отнюдь не показное презрение.

Дверь хлопнула. В застолье воцарилось неловкое оцепенение. Его прервала Полина Молотова — Жемчужина, как сама она перевела свое имя в фамилию. На правах близкой подруги и «второй дамы» она так же бурно вышла вслед за Аллилуевой.

А застолье вздохнуло: «Бабы разберутся». И снова начали пить, как бы считая, что ничего не случилось. Причем Сталин теперь пил больше других, но уже не веселился, а только мрачнел, и застолье постепенно угасло.

Чета Ворошиловых провожала гостей, но Сталин, не прощаясь, ушел, слегка покачиваясь. Во дворе он сел в свою большую машину и уехал в Кунцево… Никто не знает,

что, доехав до ближней дачи, он вернулся, и эскорт двинулся обратно в Кремль, где Сталин, придя в свою квартиру и все еще не будучи трезвым, прошел в комнату, что служила ему и кабинетом, и спальней, и, не раздевшись, свалился на диван, уснул пьяным, оглушенным сном.

Сталин не знал и не мог знать, что, вернувшись за полночь после хождения по кремлевскому двору, Надежда бросилась в свою спальню, торопливо написала письмо, а потом, ощупав дрожащими руками маленький этот «вальтер», повернув голову, выстрелила себе в левый висок..

Нашли ее ранним утром уже холодную, лежащую в луже крови. На туалетном столике было письмо, которое никто не осмелился взять в руки..

Сколько потом появилось «очевидцев»! Были даже такие, кто «сознавался кому-то», что застал Надежду еще живой и произнесшей слова: «Это он!» Такие «очевидцы» не понимали простой истины, что человек, простреливший себе голову, не способен ни к какой речи.

Потрясенный Сталин казался безумным.

Сколько наврано о том, что он «не был на похоронах», никогда не приезжал якобы на это страшное Ново-Девичье. Сколько всякого рода версий, «загадок», а особенно «догадок»: старались доказать, что Сталин сам убил жену! Никто при этом не был психологом и не понимал простой сути: такие люди, как Сталин, никогда и не могли бы убить кого-нибудь лично, тем более женщину, мать своих детей. Могли бы убить кого-то, лишь защищаясь, а если расстреливать, то руками послушных исполнителей. Но и здесь Сталин избегал единоличных решений. Недаром почти на всех таких «документах» либо нет подписи Сталина, либо она основательно подкреплена подписями приспешников. Нет сомнения, что Надежда Аллилуева долго и основательно готовилась к исходу из Кремля. И пистолет не был случайной игрушкой. Впоследствии Павел Аллилуев заплатил за него своей жизнью.