Николай Никонов - Собрание сочинений. В 9 т. Т. 6. Стальные солдаты. Страницы из жизни Сталина

МЕДЛЕННО ТАЕТ ЛЕДНИК..

«ЕСТЬ МОЛЧАИ, НЕ ИМАТЬ БО СОВѣЬТА, И ЕСТЬ МОЛЧАИ, ВЕДЫИ ВРМЯ».

Библия

Декабрь 1999 года. Екатеринбург

Любой век приводил в литературу новый реализм. Тем более это должно произойти на пороге нового тысячелетия. Литература, как и все искусство, должна перейти на высший рубеж и изобразительности, и осмысления жизни — иначе она деградирует, распадется на те примитивно-прагматические, развлекательные или формалистические течения, которые всегда характерны для времени под знаком грядущего Апокалипсиса.

Верю, что реализм выживет и что предметом изображения этого высшего реализма станет наконец все, что творит Человек и творит Природа. Верю, что эпоха цензурных изъятий и оскопляющих купюр в новом тысячелетии канет в прошлое, ведь не секрет: искусство в целом было в плену христианского догматизма, точнее, догматизма клерикального, и цепи его продержались довольно прочно почти два тысячелетия. Не собираюсь посягать на высшую морально-нравственную ценность Христовых заповедей — они несокрушимы, — но разве человек, даже христианин, верующий, не нарушал их все и сплошь?

Именно потому, что тема греха и искупления останется вечной, реализм высшего порядка, на мой взгляд, не должен бояться отображения процессов всей нашей грешной жизни точно так же, как не чурались этого далекие мастера дохристианских эпох и культур, творениями которых мы продолжаем восторгаться. Что было запрещено в изображениях тем древним художникам? Ответ прост: ничего. Фронтоны и капители индийских храмов, украшенные сверхнатуралистичными изображениями и сценами совокупления, прекрасны своим жизнеподобием и реализмом Любви — высшего счастья, доступного человеку. Любви поклонялись, любви служили, любовь почитали, как, может быть, высшее проявление божественного начала.

Нет сомнения, мы на тысячелетия оказались отключенными от истин любви, утвердив над ней и ее изображением пуританские табу и ханжеские запреты, особенно дикие в странах бывшего «социалистического лагеря».

Однако и в этом лагере, не говоря уж про мировой охват, ни один большой мастер, тем более великий художник, не вошли в историю искусства без хотя бы попыток вернуть искусству и человечеству свободу изображения жизни и ее основы — любви. Так рождались «Декамероны» и «Гаври-лиады», стихи Баркова, «Яма» Куприна, «Лолита» Набокова и даже фривольная «Эммануэль», в сущности реалистическое повествование о жизни женщины-нимфоманки.

Но реализм высшего порядка должен не просто допускать к изображению все, что есть жизнь, человек, природа и что Бог или Сатана заповедали Человеку или на что его обрекли, реализм высшего должен строить подиум для подъема человека на новую ступень бытия и нравственного совершенства. Я убежден: в этом его будущая задача. Такую приблизительно задачу ставил в недавнем прошлом «социалистический реализм», но не решил ее, ибо стоял, как в библейской притче, подобно дому, на песке умозрительной лжи… И пошел дождь, и разлились реки, и подули ветры, и налегли на дом тот, и дом тот упал, и было падение его великое..

Высший реализм нового тысячелетия уже грядет в наиболее быстро реализуемых формах, таких, как телеэкран и кино, литература же, пусть медленнее, но вернее будет прокладывать великий путь к реалистическим вершинам, ибо будет всегда иметь высшее превосходство не только прямой изобразительности, но и философского объяснения жизни. ЧТО и КАК она раскрывает с позиций ОТТОГО и ЗАТЕМ. С этих же позиций и с верой в правду изображаемой жизни, не претендуя, однако, на исключительность своих суждений, автор представляет читателю новый роман, первый по замыслу из серии «Ледниковый период», но не первый по исполнению, ибо перед ним были написаны и опубликованы «Весталка» и «Чаша Афродиты».

Николай Никонов

Многолика жизнь, господа…

И еще я думаю, уж простите, недаром этот Петр Петрович (Петренко, актер провинциального театра, играющий роль Ворошилова, герой никоновского рассказа из цикла «Чудаки». — Е. 3.) так похож был… на Шекспира..

Ведь в обратной связи и Шекспир, наверное, был похож на него…

Николай Никонов. Артист Урал. 1999. № 8

В отличие от истории, которая, всем известно, не знает сослагательного наклонения, художественная литература, творящая другую реальность, на предполагаемые варианты тех или иных событий опирается весьма часто. Причем речь идет не только и не столько о фантастике.

«Комбинаторика возможного», — назвал кто-то подобную квазиисторичность, когда прозаик опирается на изменчивую действительность, отбирая материал по сформулированному поэтом принципу: «Чем случайней, тем верней».

Истоки опоры на фантомное допущение «а вот если бы?» — в самой специфике литературного труда.

Вот почему итоговая реализация писателем его творческого замысла, как правило, несет следы значительной трансформации изначальной идеи. Оттого и рассматривают литературоведы булгаковские повести «Собачье сердце», «Дьяволиада» и «Роковые яйца» как фрагменты единого — задуманного, но целокупно так и не состоявшегося — романа о послереволюционной Москве. Не говоря уже о таком очевидном — на пути от «задумки» к воплощению — авторском переосмыслении собственного отношения к литературным персонажам и мотивации их поведения. Недаром в учебниках литературы приводят пушкинские слова о том, какую штуку выкинула Татьяна Ларина, выйдя замуж.

Тем паче, что обществу, особенно на крутых изломах его исторического развития, свойственно пересматривать публичную репутацию героев и антигероев, порой радикально меняя устоявшиеся оценки. И скажем, в той же Великобритании количество романов о прославленном флотоводце Нельсоне давно уже перевалило за тысячу — здесь есть и откровенные панегирики, и гневные разоблачения, и вполне «кисло-сладкие» повествования в старой доброй традиции английского патриотизма, — но всякий раз литераторы находят собственное обоснование интереса к теме.

И еще одно соображение, связанное с наличием авторских литературных версий отдельных линий мирового развития, полемических к общепризнанному представлению: их определяет внутренняя логика развития той или иной творческой индивидуальности. Потому история порою продолжается у иных писателей не вперед, а назад, знакомя нас с тем, что было до уже знакомых текстов.

Так в известной степени получилось и с романом Николая Никонова «Стальные солдаты». «Страницы из жизни Сталина» (с таким подзаголовком произведение вышло в трех книжках журнала «Урал» с марта по май 2000 г.), или «Иосиф Грозный» (с таким заглавием выпустило книгу столичное издательство «Эксмо»), по замыслу автора, должны были открывать задуманную им серию «Ледниковый период». Пусть отношение к сюжетам двух других, опубликованных прежде романов — «Весталка» (1986) и «Чаша Афродиты» (1995) — этот роман имеет весьма относительное.