Иван Кудрявцев - На арене с Гошей

- Жулька...

- Зорька...

- Остап...

Когда на манеже появился очередной медведь, один из зрителей громко приветствовал его:

- Здорово, Фома!

А какой-то остряк выкрикнул:

- Вот он какой, Фома неверующий!

Дружный хохот прокатился по залу.

А за кулисами в это время Тимофей Иванович, чуть не плача, в сотый раз повторял:

- Ты хоть понимаешь, что натворил?! Это же не колхозные коровы, а цирковые медведи, пойми ты, наконец...

Я был совершенно подавлен.

После представления управляющий Циркобъединением пришел за кулисы. Мы все окружили его, ожидая услышать оценку.

- Мне понравилось, товарищи, очень неплохо,- сказал управляющий. Потом неожиданно спросил Тимофея Ивановича:

- А как работает Кудрявцев?

Сидоркина поспешно ответила:

- Хорошо, старается.

И тут управляющий, сверкнув белозубой улыбкой в мою сторону, добавил:

- К тому же он еще и художник недурной.

Так был исчерпан этот злополучный инцидент, оказавший все же положительное влияние на меня,- с того вечера я стал безошибочно различать медведей.

Мной овладело неутихающее желание репетировать с медведями самостоятельно. И вот однажды, когда мы работали в Ашхабаде, я решился наконец проверить свои силы.

Была у нас необычайно упрямая и очень своенравная медведица Галька. Этот хитрый зверь нередко ставил всех нас в тупик. На репетициях Галька безотказно выполняла все, что от нее требовалось, а во время выступления частенько срывала работу - отказывалась делать тот или иной трюк, очевидно, инстинктивно понимая, что в присутствии публики ее не обидят. На этом трудном животном я и задумал испытать свои способности дрессировщика. Кроме этого желания, действовало и другое: хотелось лучше отработать номер, сломить упрямство Гальки.

Сегодня Гоша старается особенно

И вот однажды поздним вечером, после представления, когда артисты и весь обслуживающий персонал уже ушли из цирка, а ночной сторож, проверив и закрыв все двери, удалился на свое постоянное место дежурства - к центральному входу,- я, тихонько отодвинув заблаговременно оторванный щит, пробрался на конюшню *и спрятался в одной из пустых клеток. Вскоре от главного входа до меня донесся крепкий храп.

*( Конюшней в цирке именуется не только помещение для лошадей, но и для любых животных. )

"Приступил к исполнению своих обязанностей", - подумал я о стороже, выходя из укрытия.

Не теряя времени, я тут же на конюшне установил параллельные брусья, вывел Гальку и приступил к репетиции. Полусонная, в совершенно непривычной обстановке, она, хотя и недовольно урча, все же выполнила весь комплекс упражнений. Но когда я вторично потребовал от нее пройти по брусьям в стойке на передних лапах, раздраженная медведица громко зарычала. Услышав это, сторож проснулся и с ружьем в руках кинулся на конюшню. Я же решил спрятаться, полагая, что, увидя зверя, он быстро ретируется.

Каково же было удивление сторожа, смешанное с ужасом, когда глазам его представилась такая картина: пустая раскрытая клетка и злобно рычащая медведица на брусьях...

Сильно перетрусив, сторож вскинул ружье и принялся палить вверх, по крыше цирка. Напуганная стрельбой, Галька в два прыжка очутилась в клетке, ища в ней спасения. А сторож тем временем бросился вон из цирка. Воспользовавшись этим, я быстро закрыл дверцу и запер клетку, куда забилась медведица, а потом тем же путем, каким проник на конюшню, торопливо удалился, не забыв при этом закрыть щитом отверстие в заборе.

Между тем на выстрелы к цирку сбежались милиционеры. Стоя неподалеку, я слышал, как сторож необычайно красочно расписывал им свой отважный подвиг, уснащая его такими подробностями, от которых, вероятно, кровь леденела в жилах этих видавших виды людей. Тут были и лапы, якобы тянувшиеся к его горлу, и ощеренный рот, и много других подобного рода страшных деталей.

- Но,- хвастливо сказал он,- я его быстро заставил убраться в клетку. Чай, не первый день на цирковой службе. И не такое видел...

И пошел, и пошел хвастаться.

Вызвали директора цирка, Сидоркина и его помощников, среди которых был и я. Сторож вновь повторил свой рассказ, изложенный на сей раз уже в менее ярких тонах. Когда же все мы пришли на конюшню, то тут выяснилось, что клетка заперта, а в глубине ее тихонько лежит успокоившаяся к тому времени Галька.

Сторожу - а он давно уже снискал себе дурную славу пьяницы - сильно тогда влетело. Мне, признаться, стало его жаль, и я уже совсем было собрался сообщить, как все произошло, но, вспомнив его всегдашний богатырский храп на посту и его непомерное хвастовство, решил промолчать. Ведь попало ему, хоть и не совсем за то, но в общем-то по заслугам.

Был в Ашхабадском цирке другой сторож, старательный, добросовестно выполнявший свои обязанности. Старик этот обладал плохим зрением. С ним у меня все проходило совершенно просто. После представления, как только работники цирка уходили, я переодевался в репетиционный костюм Тимофея Ивановича (так как брюки его были мне слишком широки, приходилось подкладывать разное тряпье, чтобы несколько увеличить живот). Затем спокойно репетировал в присутствии сторожа. Он удобно усаживался во втором ряду и, сильно сощурив глаза, с явным удовольствием наблюдал за трюками медведей. Иногда восхищенно говорил:

- Скажи, пожалуйста, какой умный!..

Принимая меня за Сидоркина, он, конечно, не только не чинил мне никаких препятствий, но был очень доволен, что имел возможность так приятно и не в одиночестве коротать томительные часы ночного дежурства. А когда я глубокой ночью уходил, старик, добродушно пожимая мне руку, неизменно говорил:

- Спасибо вам, Тимофей Иванович, очень интересно у вас получается, ей-бо... Ну, спокойной ночи.

Я от всей души в свою очередь стискивал руку доброго, милого старика, стараясь отвечать очень тихо, чтобы голос не выдал поддельного Тимофея Ивановича.

Однажды, уже в другом городе при другом стороже, я ночью вывел гималайского медведя Саву, чтобы порепетировать с ним. Предварительно надо было надеть на него костюм: пестрый, цветастый сарафан и такую же косынку. Сава почему-то ужасно не любил эту одежду - Ирина Сидоркина утверждала, что в нем возмущалась мужская гордость. Так вышло и на сей раз. Едва я развернул сарафан и начал напяливать его на медведя, как тот, недовольно сопя, стал отталкивать меня лапой. Я, конечно, не уступал. И пошла у нас довольно шумная возня...

В тот момент, когда мне наконец удалось завершить процедуру одевания, раскрылась дверь и появился сторож. Он с ходу накинулся на меня: