Roger Peyrefitte - Особенная дружба

Отец был неправ, припомнив свою вечернюю проповедь: грандиозные образы, вызванные его красноречием в церкви, были враждебны к настроению его ночных шептунов. Он взглянул сначала на Жоржа, затем на Люсьена, вероятно, чтобы увидеть, какой эффект произвели его слова. Но Жорж отвёл взгляд; он испытывал смущение, которое, по–видимому, разделял и Люсьен. Отец де Треннес продолжил:

— Археология — всепоглощающая наука — как вы знаете, это моя профессия в миру. Храм может быть восстановлен по немногим фрагментам своей архитектуры; можно восстановить надпись, хотя большинство слов в ней были стерты. В отличие от большинства людей, я применяю свои профессиональные навыки в жизни. Например, я могу восстановить секреты каждого мальчика по движению, взгляду, по самым пустяковым признакам.

— Например, для меня стало ясно, в мою самую первую ночь здесь, что ваша обособленность в этом углу — кровать господина де Сарра была ещё незанята — должна благоприятствовать замыслам двух таких проницательных юношей, какими, кажется, вы являетесь. Я держал свои глаза и уши открытыми, и уже начал чувствовать, что в вашем случае я ошибся, как в тех ваших коллегах–сеньорах, что лежат здесь, когда заметил, буквально миг назад, что ваши кровати чудесным образом сблизились. Так что я пришел посмотреть, не будет ли у этого чуда каких–нибудь последствий.

Он оглядел Жоржа и Люсьена, по–видимому, полагая, что сейчас принёс им облегчение. Но Жорж, удивлённый сверх меры, бросил вопросительный взгляд на Люсьена, а затем, как и тот, отвел глаза от священника.

— Очень хорошо, — произнёс Отец, неожиданно поднявшись на ноги. — Шутка затянулась.

Его голос был таким же тихим, как и раньше, но его тон изменился.

— На колени, вы оба, да побыстрее, — добавил он.

Под прикрытием одеяла Жорж снял медаль Ребёнка Марии. Он опустился на колени на прикроватный коврик, подав пример Люсьену.

— Не там, пожалуйста! — сказал Отец, — в проходе, так чтобы я мог видеть то, что вы делаете.

Он прислонился к шкафчикам, которые обрамляли этот край спальни, неподалеку от двух мальчиков. Достал свои чётки из кармана и молча пропустил их бусины сквозь свои пальцы.

Жорж не знал, что делать с этой смесью сладких речей и строгости. Священник сначала попытался их успокоить, а затем наказал. Он словно бы поднял их, только для того, чтобы как можно более эффектно бросить. Что он за человек? Сказанное им было едва ли менее неожиданным, чем то, что он сделал. Он подслушивал, как лакей или как чернь, за шторами. Он попытался подслушать разговор — но только для того, чтобы к нему присоединиться; продолжил разговор, а потом внезапно рассердился. Разозлился, потому что говорил только он один, или потому, что перестали говорить? Во всяком случае, для тех, кто не был профессиональным археологом, его поведение было также трудно расшифровать, как и стёртую надпись.

Однако Жоржа не сильно волновало то, как раскрыть эту тайну. Он был обеспокоен, стараясь не раздражать человека, от которого могли зависеть его встречи с Александром. Поэтому стоя на коленях, он старался держать себя неподвижно, таким образом доказывая свою добрую волю. Он подумал о медали; та была в постели, и её лента могла измяться.

Отец, перебрав все бусины чёток, снова подошел к двум мальчикам и приказал им встать на ноги. Сведя их вместе, он обнял их и притянул к себе, словно желая выразить, что прощает их этим ласковым объятием. Затем он медленно от них отстранился; он изучал их в свете ночника, но его собственное лицо находилось в тени. И, наконец, произнёс:

— Вы должны хорошо помолиться за меня.

На следующий день Жорж и Люсьен оказались еще менее способными понять, что отец де Треннес ожидал от них прошлой ночью — таким непоследовательным было его поведение. И вновь его манеры претерпели изменения: теперь он вёл себя по отношению к ним с полным безразличием. Он очень быстро позабыл, что поручил себя их молитвам, и, возможно, даже раскаивался, что сделал подобное. Кроме того, что за мотив двигал им, когда он пожелал, чтобы они за него помолились?

Короче говоря, друзья были недалеки от мысли, что Отец слегка чудаковат. Во всяком случае, они решили не подвергать себя дальнейшим вторжениям в их тайну в случае, если он сам уже не решил в дальнейшем не обращать на них внимания. Разве не сам священник заявил, что его визит к их кроватям был всего лишь «затянувшейся шуткой»? Хотя она, кажется, напротив, была замечательно короткой.

Жорж спал, когда почувствовал сильный свет, направленный на его глаза, и открыл их. У его постели, с той стороны, где у него не имелось соседа, он узрел Отца де Треннеса, с электрическим фонариком в руке, которым тот светил в лицо Жоржа, наблюдая за ним. Отец выключил фонарик и сел на прикроватную тумбочку — можно было предположить, что эти тумбочки были сделаны такими низкими только ради того, чтобы он мог присаживаться на них.

— Простите меня, что разбудил вас, — произнёс он. — Мы позволим Ровьеру спать дальше.

И, приподнявшись, он снова включил свет и осветил Люсьена, лежащего перед ними.

— Посмотрите, как крепко он спит! — произнёс он. — Его закрытые глаза — обитель ангелов, а его рот дышит их дыханием. Он напоминает одну из прелестных строк Мюссе:

Les lèvres des enfants s'ouvrent, comme les roses

Au souffle de la nuit…

Губы детей, открываются как розы

в дыхании ночи…

И отец де Треннес опять включил свет, словно бы желая обратить внимание Жоржа на красоту Люсьена. Мог ли он представить себе, какую важную роль в ночной жизни Жоржа в спальне во время последнего семестра играл подобный электрический фонарик? Тот фонарик посылал свет на лицо, красивее, чем Люсьена; на поэзию, прелестнее, чем у Мюссе.

Цитата Отца де Треннеса польстила Жоржу — не только своим отношением к поэзии, но призывом поверить священнику: Мюссе был не в чести у Отцов; следовательно, любой Отец, цитирующий его, демонстрировал свою терпимость. Кроме того, Жорж, не имея ничего на совести, безусловно, оценивал этот ночной визит, как дружественный, и был готов приветствовать подобное покровительство как манну небесную. Оно могло бы подстраховать его свидания, укрепив отношения с Александром. Он и его друг могли бы тогда рассматривать Отца де Треннеса в качестве союзника в противоборстве с настоятелем и другими Отцами. Все это следовало из улыбки, с которой Отец де Треннес явился очаровывать. Он опустил голову почти до уровня подушки и прошептал:

— Ты не сонный, надеюсь? Я чувствую, что нам предстоит долгий разговор. В кои–то веки, и совсем неподобающе — я заменю Люсьена.

Его слова достигли Жоржа вместе с чистым, свежим ароматом зубной пасты и туалетной воды. Жорж оказался встревожен и растерян, находясь в одиночестве и в полумраке, при том, что к нему конфиденциально обращается священник. Он представил себе Александра, выслушающего слова Отца Лозона насчёт порочных мыслей. Может, Отец де Треннес собирается порекомендовать ему какие–то особые молитвы? В настоящий момент, однако, тот молчал, как будто размышляя, как начать разговор.