Всеволод Бернштейн - Базельский мир

Бледные щеки Комина слегка зарделись, губы дрогнули. Сложно было понять, положительные это эмоции или отрицательные. Я решил больше его не беспокоить.

— Отдыхай! — сказал я и вышел из комнаты.

Главные надежды мною возлагались на план «В». «В» как Валентина, Валюша, девушка пронзительной красоты и трудной судьбы. В мощном терапевтическом эффекте Валюшиной красоты я имел возможность убедиться лично. Мы с ней познакомились на курсах профориентации при бюро по трудоустройству. Был в моей швейцарской биографии такой скорбный период. Из газеты меня уволили, на дворе бушевал кризис, и ради пособия я был вынужден сдаться в бюро по трудоустройству. Пособие так просто не платили, взамен требовалось отбывать многочисленные неприятные повинности, вроде этих курсов, где объясняли, как правильно искать работу в Швейцарии. Курсы вел англичанин, которого звали Стивен Кинг, его имя и фамилия — единственное, что хоть как-то оживляло беспросветно унылую атмосферу, в которой два курда, два иракца, македонец, сомалиец и я слушали, что мы должны быть напористыми, настойчивыми, излучать оптимизм и повышать самомотивацию. Эта мантра в разных вариациях повторялась по шесть часов с перерывом на ланч на протяжении тринадцати дней. Курды и иракцы болтали друг с другом, наплевав на осуждающие взгляды герра Кинга, македонец гонял змею в мобильном телефоне, сомалиец спал, а я маялся.

Социальный центр, где проводились курсы, стоял вплотную к зданию школы. Я сидел у окна, а в школе у окна сидел рыжий мальчик лет десяти. Нас разделяло два стекла и несколько метров свободного пространства. Было заметно, что мальчик тоже маялся. Однажды наши взгляды встретились. Я нарисовал на листке рыцаря в латах и с мечом и показал ему в окно. Он одобрительно кивнул головой и показал мне большой палец, потом я видел, как он тоже принялся что-то рисовать, и через какое-то время в окне напротив появился листок с космическим кораблем. Я показал, что мне очень нравится. Я написал на листке слово «Владимир» и ткнул пальцем в себя. Мальчик кивнул, написал на листке «Месси» и ткнул пальцем в себя. Возможно, это было его прозвище. Значит, он хорошо играл в футбол, или мечтал хорошо играть. Мы подружились — рисовали друг другу картинки, перемигивались, корчили рожи. Я обдумывал, как передать Месси важное послание — о том, что значение образования в современном обществе сильно переоценивается. Вот взять, к примеру, меня — окончил с красным дипломом вуз, отучился в аспирантуре в академическом институте, имею публикации в научных журналах, владею тремя языками, прочитал гору книг — и что в итоге? Сижу в компании великовозрастных детей гор и пустынь и слушаю заклинания Стивена Кинга, не того Стивена Кинга, другого, тоже короля ужаса, но в ином, более ужасном смысле. Карьера разрушена, сорок два года, перспектив нет. Так играй в свой футбол, Месси, не теряй драгоценного времени! Я уже почти придумал развернутый нравоучительный комикс на эту тему для демонстрации в окне, но в один прекрасный день Месси не пришел в школу. Думаю, он все прекрасно понял и без комикса, уловил мои флюиды, сделал выводы и симулировал простуду. Я порадовался за мальчишку и еще больше расстроился за себя. Не знаю, чем бы все закончилось, если бы в наш класс посреди занятия не влетела Валентина. Она опоздала к началу курсов на тридцать минут и три дня. Она всегда опаздывала. Стивен Кинг застыл с открытым ртом, курды заткнулись, сомалиец проснулся — в занюханную юдоль профориентации явилась богиня. Огромные голубые глаза бездонной глубины, пушистые ресницы, русые волосы, свободно ниспадающие на плечи, невинная улыбка и бронебойный русский акцент.

Я едва дождался перерыва на обед и галантно пригласил новую жертву Стивена Кинга отведать скудных даров печальной сей земли, другими словами, перекусить в «Бургеркинге» за углом.

— А шо, пошли, — живо откликнулась богиня, которая была рада встретить соотечественника.

Валентина оказалась родом из Белгородской области, из краев, где говорят «шо» и где открывают душу легко и по-детски непосредственно.

Уже за первым обедом Валентина рассказала мне историю своего швейцарского замужества. Ее бывший муж, Ханс-Ули, выписал Валентину из Белгородской области по интернету, то есть, правильнее будет сказать — это она его выписала, хотя ему и не пришлось никуда ехать. Приехала сама Валентина. Все, о чем писал в любовных письмах Ханс-Ули, оказалось правдой. У него был собственный дом под Цюрихом, еще один дом в горах, в гараже стояли три машины, среди которых новенький черный «порш». А главное, Хансу-Ули было семьдесят лет. В городке, где выросла Валентина, семидесятилетних мужчин не существовало. Статистически. Средняя продолжительность жизни мужского населения составляла неполных шестьдесят лет. Очень редко попадались старички, но они выглядели настолько эфемерно и потусторонне, что при виде их хотелось зажмуриться и перекреститься. То есть, по немудреным Валюшиным прикидкам, Ханс-Ули порядком зажился на этом свете и ему, как она выразилась, «на погосте каждый день прогулы ставят». Из-за боязни, что там «на погосте» все-таки спохватятся, Валентина очень торопилась уладить все брачные формальности, готовя себя к почетной роли безутешной швейцарской вдовы. Сразу после процедуры регистрации брака Ханс-Ули на примитивном английском (немецкий Валентине еще только предстояло выучить) объяснил ей, что они сейчас поедут к его отцу. «На кладбище», — решила Валентина, переспрашивать не стала, потому что не знала, как это будет по-английски. Приехали они ни на какое не кладбище, а в дом престарелых, похожий на элитный санаторий. К молодоженам на инвалидном кресле выкатили отца Ханса-Ули. Старику было далеко за девяносто, он весь усох и покрылся пигментными пятнами, волосы остались только в ушах, но как ни удивительно это было для Валентины, был он бесспорно живой. Более того, видя перед собой двух новых родственников, Валентина не могла не заметить, что они разительно похожи. Ханс-Ули был копией своего отца, и отсюда следовало, что его с большой вероятностью ожидает такая же долгая жизнь. «Еще лет двадцать, как минимум», — прикинула Валентина и мысленно обозвала себя дурой за то, что не справилась о здоровье папеньки еще на стадии любовной переписки.

Еще больше она расстроилась, когда увидела, что пригород, где жил Ханс-Ули, населен по преимуществу стариками. Старики ездят на велосипедах, занимаются оздоровительной ходьбой со специальными палками вроде лыжных и даже посещают тренажерные залы. Сам Ханс-Ули три раза в неделю ездил в тренажерный зал, собственно, он писал об этом Валентине в одном из писем, но она не поверила, подумала, что он просто хорохорится перед молодой невестой. Так же как она не поверила, что фотография крепкого бодрого мужчины в годах, которую Ханс-Ули приложил к своему первому письму, — это его подлинная фотография. Она-то подумала, что это и есть тот самый «фотошоп», который превращает ее невзрачных поселковых подруг в первоклассный товар на международном рынке невест. Никакого «фотошопа», Ханс-Ули и вправду был в прекрасной спортивной форме.