Всеволод Бернштейн - Базельский мир

С москвичами и людьми их регионов на этом обычно все заканчивалось, но пара была из Петербурга, поэтому неминуем был разговор о культуре.

— Послушайте, Володенька, — пропела Ольга Николаевна, как только мы вышли на улицу, — а что можно посмотреть в Люцерне в культурном плане? Мы первый раз в этом городе. В Швейцарии мы уже много раз были, на лыжах катались…

— В Церматте и Санкт-Морице, — вставил Валериан Борисович со значением.

— …Да, а в Люцерне впервые. Не посоветуете, куда тут можно сходить?

— За углом налево, потом все время прямо, минут пять ходьбы. Памятник «Раненый лев», Марк Твен назвал его «самым печальным куском мрамора в мире», — заученно отбарабанил я.

— Какая прелесть! — воскликнула Ольга Николаевна.

— Вон та группа индусов наверняка направляется туда, если вы за ними пристроитесь, они вас выведут точно к памятнику.

План не сработал, супруги не захотели пристраиваться к индусам и продолжали меня терзать.

— А сувениры? Где тут можно купить сувениры, подскажите, пожалуйста? — спохватилась Ольга Николаевна.

— Сейчас прямо, до пересечения с пешеходной улицей, потом направо, большое черное здание, универмаг «Манор», там все есть.

— Как здесь вообще жизнь-то, скучно, поди? — Валериан Борисович вступил в разговор с вопросом, который задают все без исключения туристы.

— Не особо, — уклончиво ответил я.

— Да как же тут можно скучать! — встрепенулась Ольга Николаевна. — Ты смотри, какая красота кругом! Эта гора как называется?

— Пилатус.

— Пилатус! — благоговейно воскликнула Ольга Николаевна. — Прелесть, а не вид! От одного этого вида сразу настроение поднимается!

Тут я вспомнил своего люцернского приятеля Виталия, который никогда не открывает шторы в своей квартирке, чтобы не видеть Пилатуса. Виталий родом из раздольного степного края, он ненавидит Пилатус за то, что глупая гора ворует у него горизонт. Горы вызывают у Виталия депрессию. Да и у меня, признаться, тоже. Я не стал говорить об этом Ольге Николаевне, потому что я никогда не спорю с клиентами, а после окончания сделки стараюсь и не особо разговаривать. Незачем.

— А куда плавают эти кораблики? — продолжала наседать Ольга Николаевна.

В эту секунду раздался спасительный звонок телефона.

— Владимир, добрый день! — раздалось в трубке. — Это Лещенко Роман. Звоню, как договаривались, насчет «Мориса Лакруа».

Я сделал извиняющийся жест, прикрыв телефон ладонью:

— Очень важный звонок, простите, я вынужден вас оставить.

Супруги выразили полное понимание, мы торопливо попрощались и я перешел на другую сторону улицы.

— Добрый день, Роман! — поприветствовал я своего избавителя. — «Морис Лакруа», коллекция Мастерпис, скелетон хронограф, я все узнал. — Я действительно все узнал, хоть и давал не больше пяти процентов вероятности за то, что Лещенко вправду нужны часы. Я обработал его заявку с утра. Я всегда обрабатываю все заявки. — Итак, Мастерпис, — я достал блокнот, — скелетон хронограф, розничная цена девятнадцать тысяч. Я могу устроить для вас скидку десять процентов и, если часы вывозятся из Швейцарии, еще минус восемь процентов таксфри, итого пятнадцать тысяч семьсот тридцать два франка.

— Ну, Володя, — протянул Лещенко. — Десять процентов скидки — это несерьезно. Да мне по посольскому ваучеру лучше цену дадут. Я же объяснял — нужно очень подешевле.

— Официальные дилеры больше скидки не дают.

— А неофициальные?

— Неофициальные дают тридцать процентов с учетом таксфри. То есть… — я быстро посчитал в уме, — тринадцать тысяч триста. При этом вы понимаете, что гарантия тоже будет неофициальной.

— Да это я понимаю, гарантия неофициальной пусть будет, но вот цена… Цена пусть будет десять тысяч. А?

— К сожалению, это невозможно. Тринадцать тысяч — абсолютный минимум, — сказал я. — Дешевле никак!

— Жалко, — вздохнул Лещенко. — Не получается у нас. Ну ладно, бывай здоров!

— Одну минутку, Роман! — спохватился я.

— А! Все-таки, двенадцать! — засмеялся Лещенко.

— Нет, я не про часы… Я о Комине хотел спросить…

— Ну, — голос Лещенко стал серьезным.

— Он был у меня вчера, вы знаете, то есть, ты знаешь… Он не оставил никаких координат, мы даже не простились толком, и поговорили как-то… мало.

— Хочешь его еще раз увидеть?

— Если это возможно…

— Да что ж здесь невозможного! Возможно, — сказал Лещенко. — Только это не телефонный разговор. Знаешь, приезжай-ка ты к нам в Берн. И часы захвати! — лукаво произнес Лещенко. — За одиннадцать тысяч я у тебя их возьму. Договорились?

— Договорились, — ответил я.

Найти морисовский скелетон за такую зверскую цену — дело очень непростое, высший пилотаж. В мире часовых барыг подобный трофей котируется, как голубой марлин у любителей морской рыбалки. Точно определить место, где забросить удочку, грамотно подсечь, чтоб не соскочил, а дальше изматывать, изматывать, изматывать до полного изнеможения. Только вот фотографироваться с добычей не принято.

С утра я засел за телефон, и к обеду марлин был пойман. Некому было оценить мой подвиг — Лещенко новость о том, что часы найдены и именно за одиннадцать тысяч, воспринял совершенно буднично, как должное.

— Хоккей любишь? — спросил он неожиданно.

— Иногда смотрю.

— Сегодня в Берне Кубок Виктории, «Металлург» из Новокузнецка против «Нью-Йорк Айлендерс», матч века. Начало в 19.30. Билеты возьми в сектор Б, там места еще есть. Встретимся в буфете в первом перерыве. Бывай здоров! — не успел я и рта раскрыть, Лещенко дал отбой.

Я опешил. Первым желанием было набрать номер Лещенко и сказать, что никакой хоккей мне не нужен, пусть забирает свои часы на вокзале, а мне даст координаты Комина, как договаривались. Но потом я подумал, что хоккей, наверное, неспроста. Может, Комин тоже там будет. Скорее всего, будет, успокоил я себя. Матч века ведь. Новокузнецк против Нью-Йорка.

Бернская «Пост Финанс Арена», забитая до отказа, ревела по-русски «Шайбу! Шайбу!». Соседи по трибуне, распознав во мне соотечественника, вручили шарфик «Магнитки» и сообщили, что магнитогорский комбинат от широты души подогнал в Берн три чартера с болельщиками, да еще подтянулись швейцарские русские. В итоге кучка фанатов «Айлендерс», одетых по-пижонски в темные очки и черные шляпы, растворилась в бело-сине-красном море почти без остатка.

Я никогда в жизни не смотрел хоккей на стадионе, мне с трудом удавалось следить за шайбой, вдобавок, получив шарфик в подарок, я чувствовал себя обязанным то и дело вместе со всеми вскакивать с места и орать: «Ра-си-я!», или «Ма-гни-тка!», или «Бляааа!» — в ситуации, когда болельщики других стран воют «Уууу!».

В первом перерыве я протолкался к буфету и сразу же нашел Лещенко. Он стоял у заставленного пивными стаканами столика с грузным немолодым мужчиной, одетым в свитер «Магнитки».