Всеволод Бернштейн - Базельский мир

В общем, эпопея с юбилеем Веревкиной закончилась ничем. Десяток вычеркнутых телефонов в записной книжке и ворох отрывочных сведений в голове из стопки прочитанных книг. В том числе факт, что, проживая в Асконе, Веревкина принимала активное участие в жизни коммуны Монте Верита, которая располагалась на одноименной горе над городом. Коммуна — пестрое сборище анархистов, нудистов, вегетарианцев со всего света, на полстолетия опередившее движение хиппи. Среди коммунаров были Айседора Дункан, Герман Гессе, Эрих Мария Ремарк, Марианна Веревкина…

Я поднимался на Монте Верита пару раз, когда был в Асконе по делам юбилея. Там красивый парк, до сих пор сохранился домик с табличкой «Руссенхаус», похожий на подмосковную дачу. В этом доме жили коммунары из России, которых на Монте Верита было всегда много.

Почему бы не смотаться в Аскону, подумал я. Заказов не было, время позволяло. После встречи с Коминым на душе было неспокойно, хотелось загладить неприятный осадок, поговорить, в конце концов, нормально, как старые друзья, без всяких философий. Вероятность случайно встретить Комина в Асконе была ничтожной, но и совсем пренебрегать ей было неразумно.

Я позвонил Томасу, у него в Тичино жили родители, и он с удовольствием согласился составить мне компанию. Томас был моим швейцарским другом. Это значило, что мы регулярно, примерно раз в две недели, выпивали по паре бокалов пива в баре и летом вместе выезжали на джаз-фестивали в Монтре и Рапперсвиль. Типично швейцарская дружба с негласными четко очерченными границами. Том работал журналистом в цюрихской газете и, как большинство журналистов после сорока, тихо ненавидел свою работу. Семьи у него никогда не было. Меня всегда подмывало спросить почему, но задавать такие вопросы у швейцарских друзей не принято. Впрочем, ничего удивительного, среди ровесников Тома было много бездетных холостяков. Я бы даже сказал, очень много.

Томас курил крепкие сигареты и в своей квартире на балконе выращивал марихуану. А еще он был прекрасным собеседником, в его голове хранилась масса информации по любому вопросу, и время от времени он высказывал поразительно глубокие вещи. Например, как-то мы оба по заданию наших редакций попали на показ документального фильма о блокаде Ленинграда — полтора часа леденящей душу хроники. По выражению лиц швейцарских зрителей я угадывал, что для них все, что происходит на экране — историческая абстракция, что-то вроде преданий о массовых жертвоприношениях инков. Но мой Томас после фильма удивил меня неожиданным высказыванием. Знаешь, сказал он мне, затягиваясь сигаретой, я завидую вам, русским, у вас есть коллективная судьба, а у нас, швейцарцев, только у каждого своя собственная биография — женился, развелся… Для полноценной жизни человеку этого мало. Я возразил: то, что он называет коллективной судьбой, на самом деле довольно страшная вещь. Это значит, что человек сам по себе не имеет никакой ценности, он строительный материал истории, песчинка. В России это ощущается, как ни в каком другом месте, в Швейцарии такого нет вовсе. История редко заглядывает за Альпы, а русские равнины отутюжила вдоль и поперек. Мы отправились продолжать спор в бар и проговорили до глубокой ночи. Можно сказать, что с этого вечера и началась наша дружба, пусть и швейцарская.

Пока мы кружили по серпантину через перевал Сан-Бернадино, я выуживал у Томаса сведения о Монте Верита.

— Улучшение мира, — посмеивался он. — Это был такой популярный швейцарский вид спорта в начале двадцатого века. Монте Верита — не единственный случай. В Амдеме была интересная коммуна. И, конечно же, антропософы с их Гётеанумом под Базелем. Намерения были самые чистые и благородные — формирование нового человека, новых принципов организации общества. Смешные люди. Они думали, что если отказаться от мяса, то человек перестанет быть хищником, а если отказаться от одежды, то все будут друг друга любить. Ёденковен, бельгиец, тот, что основал Монте Верита, он вдобавок хотел заработать денег, хотел превратить улучшение мира в бизнес-проект. Поэтому он не любил, когда Монте Верита называли коммуной, он сам называл свое предприятие санаторием. Сделал платный вход и организовывал экскурсии. Я видел рекламное объявление в газете тех лет, там было так и написано: Монте Верита — никакой коммуны, только санаторий! Но если бы это был обычный санаторий, туда бы не поехали все эти знаменитости. Дальше начались скандалы, суды, денежные споры. Закончилось довольно некрасиво.

Да и вообще, все эти идеи — евгеника, новый человек, улучшение мира, все это в конечном итоге привело к фашизму и коммунизму, закончилось двумя мировыми войнами, концлагерями и горами трупов. На первый взгляд — парадокс, но если задуматься, то все логично. Этот мир не поддается насильственному улучшению! — засмеялся Томас. — Сто лет назад мир был не так уж и плох, не хуже, чем сейчас, и, скорее всего, гораздо лучше. Так стоило ли начинать?

— То есть, по-твоему, улучшать мир не стоит? — спросил я.

— Вопрос, как улучшать! — ответил Томас. — Я, например, улучшаю этот мир безопасными цивилизованными способами — участвую в голосованиях и каждый месяц перевожу пятьдесят франков в благотворительные организации.

— И как, помогает?

— Конечно! — уверенно произнес Томас. — Это хорошо функционирует, уже много веков! Нужно только, чтобы у вас в России, или в Ливии, или в Иране, все люди участвовали в общих голосованиях. По всем вопросам, как в Швейцарии, — построить новую дорогу, отремонтировать школу, выбрать мэра или президента. И еще чтобы раз в месяц каждый отдавал бы один процент дохода благотворительной организации. Тогда на Земле не осталось бы ни нищих, ни диктаторов.

— Не все так просто, — заметил я. — Допустим, Ливию можно разбомбить, и они поверят в демократию. Но с Россией сложнее. Россию так просто не разбомбишь.

— Бомбить не нужно, — разгорячился Томас. — Ты сейчас шутишь, я понимаю. Но я не понимаю, как можно не замечать очевидного? В Швейцарии нет природных ресурсов, все, что мы имеем, мы имеем благодаря демократии!

— И номерным банковским счетам… — вставил я.

— Прекрати! — отмахнулся Томас. — Возьми любую другую демократическую страну — Австрию, Швецию — это работает везде. Нет никакого секрета. Это не государственная тайна, все открыто, берите, копируйте, пользуйтесь. Если это все применить в России, люди в России будут жить, как в Швейцарии!

— А почему ты так убежден, Томас, что твоя швейцарская жизнь настолько привлекательна и завидна, что все остальные люди непременно должны мечтать жить, как ты. Ты! Сорокалетний невротик, без семьи, без детей, ненавидящий свою работу, своего начальника, большинство своих коллег, летом спасающийся доморощенной марихуаной, а зимой глотающий антидепрессанты. Кому может быть интересна такая жизнь? — хотел сказать я. Но не сказал. Между швейцарскими друзьями такие вещи говорить не принято.