Ясунари Кавабата - Избранное: Тысячекрылый журавль. Снежная страна. Новеллы. Рассказы. Эссе

Акико быстро побросала в воду остальные кораблики и пустилась было бегом догонять малыша. Однако она тут же вспомнила о своей больной ноге и перешла на медленный, осторожный шаг.

После перенесенного когда-то детского паралича она не могла свободно ступать на пятку: пятка сделалась маленькой и мягкой, а подъем левой ноги слишком высоким. Акико не могла прыгать через скакалку и совершать дальние прогулки. Она собиралась прожить всю жизнь в тиши, в одиночестве. Но неожиданно ее просватали. Она уверила себя, что усилием воли сумеет побороть свой физический недостаток. Она стала серьезно, как никогда раньше, заниматься физическими упражнениями, чтобы ступать на пятку. Ремешки гэта быстро натирали ногу, но Акико продолжала свое подвижничество. Но после войны она это прекратила. Потертость на ноге от ремешка сделалась похожей на грубый след от ожога.

Мальчик был братом ее жениха, и Акико, стараясь скрыть свою хромоту, ступала сейчас на пятку. Давно уже она так не ходила.

Узкая речушка, похожая скорее на ручей, протекала сразу за домом. Разросшийся бурьян низко нависал над водой, несколько корабликов зацепилось за него.

Мальчик, стоявший метрах в двадцати, не заметил приближения Акико, провожая глазами плывущие кораблики. Он был настолько увлечен, что не обратил никакого внимания на ее походку. Малыш в профиль живо напомнил ей своего старшего брата, и Акико нестерпимо захотелось обнять его и прижать к груди.

Тут подошла мать мальчика. Поблагодарив Акико, она увела малыша с собой.

— До свидания! — беззаботно простился мальчик.

«Либо жених погиб на войне, либо они решили расторгнуть брачный контракт, — подумала Акико. — Да и сама помолвка с хромой, наверное, была сентиментальностью, присущей людям в годы войны».

Не заходя в дом, Акико пошла посмотреть строившееся по соседству новое здание. Таких больших домов тут еще не было, и он неизменно привлекал внимание прохожих. Во время войны работы были приостановлены и площадка, где складывали лесоматериалы, сплошь заросла бурьяном. Но сейчас строительство быстро подвигалось вперед. У ворот были посажены две причудливо изогнутые сосны.

Акико дом этот представлялся солидным и строгим. Но из-за непомерно большого количества окон он казался чуть ли не весь стеклянным, и это делало его с виду холодным и неуютным.

Среди соседей ходили разные слухи о том, что за люди должны сюда переехать, но ничего определенного никто еще не знал.

Дзенский монах Догэн (1200–1253) сочинил это стихотворение и назвал его «Изначальный образ».

А это стих мудреца Мёэ (1173–1232).

Когда меня просят что-нибудь написать на память, я пишу эти стихи. Длинное, подробное предисловие, напоминающее ута-моногатари [71] Ута-моногатари — особый род литературы, где стихи чередуются с прозой, появился в эпоху Хэйан (IX–XII). , предпослано стиху Мёэ и проясняет его смысл.

«Ночь. 12 декабря 1224 года. Небо в тучах. Луны не видно. Я вошел во дворец и, усевшись, погрузился в дзэн [72] Буквально «дзадзэн» — сидеть в позе дзэн, скрестив ноги, неподвижно, молча, с закрытыми глазами. . Когда наконец настала полночь, время ночного бдения, и я отправился из верхнего павильона в нижний, луна вышла из-за туч и засияла на сверкающем снеге. С такой спутницей мне не страшен и волк, завывающий в долине. Пробыв некоторое время в нижнем павильоне, я вышел. Луны опять не было. Пока она пряталась, прозвенел послеполуночный колокольчик, и я опять отправился наверх. И тут луна снова вышла из-за туч и снова сопровождала меня. Поднявшись наверх, я направился в зал. Луна же, нагоняя облако, всем своим видом показывала, что собирается скрыться за вершиной соседней горы. Ей, видимо, хотелось сохранить в тайне нашу совместную прогулку».

Затем следовал упомянутый стих. И далее: «Увидев, как луна прислонилась к вершине горы, я вошел в зал.»

То ли просидев остаток ночи в зале, то ли вернувшись в него под утро, Мёэ написал:

«Открыв глаза, я увидел за окном предрассветную луну. Все время я сидел в темноте и не мог сразу понять, откуда это сияние: от моей ли просветленной души или от луны.»

Если Сайге называют поэтом сакуры, то Мёэ — певец луны.

Стих держится на одной взволнованности голоса.

От полуночи до рассвета Мёэ сочинил три стиха «О зимней луне», следуя словам Сайге: «Когда сочиняешь стихи, не думай, что сочиняешь их». Словами в тридцать один слог [73] Метрический закон танок, не знающих рифмы, предполагает чередование 5-7-5-7-7 слогов — всего 31. Мёэ доверительно разговаривает с луной не только как с другом, но и как с очень близким человеком.

«Глядя на луну, я становлюсь луной. Луна, на которую я смотрю, становится мною. Я погружаюсь в природу, соединяюсь с ней».

Сияние, исходящее от «просветленного сердца» монаха, просидевшего в темной комнате до рассвета, кажется предрассветной луне ее собственным сиянием.

Как явствует из подробного предисловия к стихотворению «Провожающая меня зимняя луна», Мёэ, погруженный в религиозные и философские раздумья, войдя в зал, передал в стихе пережитое им ощущение встречи, незримого общения с луной. Я выбираю этот стих, когда меня просят что-нибудь надписать, за его удивительную мягкость и задушевность.

О зимняя луна, ты то скрываешься в облаках, то появляешься вновь, освещая мои следы, когда я иду в зал дзэн или возвращаюсь оттуда. С тобою мне не страшен и волк, завывающий в долине. Не холодно ли тебе от снега? Не донимает ли тебя ветер?

Я потому надписываю людям эти стихи, что они преисполнены теплого, проникновенного, доброго сочувствия к природе и человеку, что они воплощают в себе глубокую нежность японской души.

Профессор Ясиро Юкио, известный миру исследователь Боттичелли, знаток искусства прошлого и настоящего, Востока и Запада, сказал однажды, что особенность японского искусства можно передать одной поэтической фразой: «Никогда так не думаешь о друзьях, как глядя на снег, луну или цветы». Когда любуешься красотой снега или красотой луны, словом, когда бываешь потрясен красотой четырех времен года, когда испытываешь благодать от встречи с прекрасным, тогда особенно думается о друзьях: хочется разделить с ними радость. Словом, созерцание красоты пробуждает сильнейшее чувство сострадания и любви к людям, и тогда слово «друг» становится словом «человек».