Анн-Лор Бонду - А еще я танцую

Когда вы с Верой прогоняли меня, чтобы не мешал вам секретничать, — под вишней, на краю бассейна, на террасе или на кухне, где вы засиживались до глубокой ночи, — я всегда думал, что вы обсуждаете твои дела: тебе было 18, потом 19, потом 20 лет и тебе наверняка было о чем пошушукаться с матерью. Я был уверен, что главную роль в этой домашней мыльной опере играешь ты. Но сегодня, вспоминая ваши посиделки, я понимаю, что уже тогда немного недоумевал: а с чего это вы так серьезны? Почему не хохочете? Нет, иногда вы смеялись, но редко.

В общем, расскажи мне то, что считаешь нужным и можешь рассказать.

Обнимаю тебя.

P. S. Я посмотрел трейлер «Славы» в постановке 1980 года. Ну и накал! Предполагаю, что тебе придется выложиться по полной, даже в небольшой роли. Что ты там делаешь? Поёшь, говоришь? Или только танцуешь?

29 апреля 2013

От кого: Глория

Кому: Пьер-Мари

Пьер-Мари!

В Париже льет как из ведра. Крохотный кусочек неба, который виден из окна моей комнаты, серого цвета, как в ноябре. Обе подруги, с которыми я делю квартиру, ушли на работу, и я одна. У меня дико болит поясница — радикулит, что ли? Черт, в 26 лет! Месяц назад я даже пошла к остеопату. Он видел меня в первый раз в жизни, но, не успев положить руки мне на спину, спросил: «Вы что, поссорились с матерью?» Представляешь? Я ничего не ответила, просто обалдела. А он сказал, что в том месте, где у меня болит, скопилась какая-то тяжесть и что я должна от нее избавиться. Он отправил меня на рентген, а через несколько дней я получила твое первое письмо.

В отличие от Зои я знаю, что ты не сильнее верблюда, но все же ростом ты на пару голов выше меня. Если мы разделим мою «тяжесть» на двоих, как думаешь, у меня пройдет спина? Ты веришь в эти фокусы?

Даже не знаю, с чего начать. Страшно, как будто мама сейчас возникнет у меня за спиной (за спиной!) и спросит: «Что это ты там пишешь?» Я пишу имя этого человека. Венсан.

(Я только что обошла всю квартиру и даже выглянула на лестничную площадку. Никого.)

Надо успокоиться.

Мама в первый раз произнесла при мне его имя в тот год, когда я заканчивала школу. Это был 2006 год.

Не знаю, помнишь ты этого парня или нет, его звали Эрван? Мы вместе готовили презентацию, он часто приходил к нам домой, и я… я в него влюбилась. Впервые в жизни. Я не понимала, что со мной происходит, в голове как будто образовался туман, и я решила поговорить с мамой. С кем же еще? Я хотела, чтобы она посоветовала мне, как быть, успокоила меня, развеселила, погладила по головке, что ли. И она действительно все это сделала.

И еще рассказала про свою первую любовь. Ей было тогда 19 лет, и она одна приехала в Париж. Парень, в которого она влюбилась, был очень красивый, умный, уверенный в себе, с чувством юмора. Он учился в архитектурном. Она показала мне его тогдашнюю фотографию. Высокий, почти такой же высокий, как ты. Еще она сказала, что он был ее «светилом», пока… не случилось затмение. Это сравнение показалось мне очень поэтичным.

В разговорах мы часто возвращались к этой теме. Стоило мне заговорить об Эрване, как она вспоминала Венсана. По-моему, она только и ждала повода, чтобы рассказать о нем что-нибудь еще. Постепенно до меня начало доходить, что я неправильно истолковала слово «затмение». Я поняла, что она до сих пор сохнет по этому человеку. Тоскует о нем. Что он — не просто ее первая любовь. Что она любит его до сих пор. Мне стало очень плохо — из-за папы и из-за тебя.

А потом настал день, когда она призналась мне, что снова встретилась с ним. Они случайно столкнулись на марсельской улице.

И месяца не прошло, как они договорились вместе провести выходные.

Я спросила, а как же ты. В курсе ты или нет. Она прижала палец одной руки к своим губам, а палец второй — к моим и сказала, что придумала отговорку: якобы она едет на деловую встречу с одним итальянским автором.

Меня это возмутило. Меня возмутило, что она принимает тебя за идиота, но еще больше возмутило, что она превращает меня в сообщницу. У нее был вид шаловливой школьницы, устроившей очередную проказу. Она знала, к чему приведет ее свидание с Венсаном, но, отбросив всякие колебания, поехала и купила себе билет.

Начиная с этого дня она стала тебе врать. Я вынуждена была покрывать ее вранье. Прости меня, Пьер-Мари. Меня до сих пор мутит, когда я об этом вспоминаю.

Потом они начали писать друг другу письма. Время от времени она уезжала к нему в Лион или в другие места, опять-таки под предлогом работы.

Да, это их я видела на улице в Лионе той октябрьской ночью 2008 года. Они шли, обнявшись, прямо навстречу твоей машине. Я чуть со стыда не умерла. Этот стыд и сегодня не дает мне дышать.

Не знаю, хочешь ли ты знать продолжение.

Если да, я расскажу, что было дальше.

Если нет, больше ничего не скажу.

Дождь все льет и льет. Выть хочется. Отправляю письмо не перечитывая. Спина болит зверски. Пойду делать гимнастику.

P. S. В «Славе» я «только» (как ты выражаешься) танцую.

30 апреля 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Глория

Глория!

Спасибо тебе за деликатность. Ты напомнила мне медсестру, которая, набирая в шприц лекарство, интересуется, любишь ли ты кататься на велосипеде и как относишься к переходу на зимнее время. Она готова болтать о чем угодно, лишь бы отвлечь пациента от мыслей об уколе. Ты тоже выписала немало загогулин — тут и остеопат, и подружки по квартире, и даже бывший одноклассник, — но в конце концов тебе пришлось меня уколоть.

Поздно уже. Завтра утром тебе напишу.

1 мая 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Глория

Глория!

Сегодня ночью я почти не спал. Глаз не мог сомкнуть. Из-за этого чувствую себя развалиной.

Никогда не подумал бы, что твое письмо ввергнет меня в такое состояние. Ты ведь в принципе не сообщила мне ничего нового. Думаю, о главном я и сам давно догадывался: в жизни Веры появился другой мужчина, но признаться в этом мне она не смогла.

Как бы ужасно это ни было, я способен это принять и с этим смириться. Я вовсе не считаю себя незаменимым. Жизнь приучила меня к скромности — как в литературе, так и во всем остальном.

Я даже понимаю, почему она ушла, не сказав ни слова. Наверное, ей была невыносима мысль о том, что нас ждут сотни и тысячи часов мучительных разговоров с бесконечным повторением одних и тех же слов, по окончании которых не чувствуешь ничего, кроме тошноты от собственного словоблудия. Я три раза разводился, и мне это ощущение знакомо лучше, чем многим.